Он лишь долю секунды помедлил, прежде чем обнять ее в ответ. Его жаркий шепот накрыл ее с головой:

– Элли, ты даже не представляешь, как мне страшно! Мне в жизни не было так страшно. Я даже думать не хочу, сколько еще предстоит выслушать от твоего отца! – Он наклонился, поднимая сползающее одеяло. Снова укутал жену, прижал к себе, держа одной рукой за плечи. Вторая ладонь мягко легла на круглый живот Элли. – Как думаешь, он слышал, как я ору?

Княжна улыбнулась:

– Думаю, да.

– Сильно возмущался?

Эллиноя поцеловала Гира в ключицу и тихонько рассмеялась:

– Судя по тому, как он толкался, удовольствия ему крик доставил мало.

– Мне так стыдно. – Это Гир пробормотал едва слышно. Подобных слов вообще никто, кроме Эллинои, от него никогда не слышал.

– Но есть большой плюс. – Ее маленькая ручка легла поверх широкой ладони мужа. – Раз он возмущался, а не затаился, значит, он тебя совсем не боится.

– Значит, вас таких смелых теперь будет двое. Ты да он. И оба крошки. – Гир усмехнулся, осторожно целуя волосы на макушке жены. Уже поостыв, он вернулся к предыдущей теме: – Ну хорошо, медведи не ходят, а все остальные? А, Элли?..

– Все понятно, милый. Но она же добралась. И слава богу. А с остальным ты разберешься. Как всегда.

– Как всегда, – повторил герцог. – Мне всегда нравится, когда ты это говоришь. А еще больше, что ты в это действительно веришь. – Он бросил взгляд в окно. – Скоро светает. Ты, наверное, уже хочешь есть?

Он подмечал все новые приобретаемые женой привычки, стараясь облегчить ей тяжесть несения бремени.

Первые три месяца были невероятно сложными для него. В основном из-за того, что она страдала, а он был абсолютно беспомощен. Гир и раньше заботился о ней, потому что любил, но теперь его забота приобрела предупредительность, не свойственную ни герцогам, ни остальным представителям знати.

– Хочу. Только не знаю чего.

– Это понятно. – Гир усадил ее обратно на канапе и поцеловал в кончик носа. – Сейчас разыщу нашу трусливую прислугу. Как забьются вечно в какой-нибудь угол, не найдешь.

Герцог вышел в коридор, плотно притворив за собой обе створки двери. Он был уверен, что сквозняк не лучшая компания для беременных женщин. Так же как и беспрепятственно проникающие разговоры.

Шаги отдавались гулким эхом. Создавая ощущение, что в эту минуту герцог единственный бодрствующий человек во всем замке.

«Главное, что всегда и неизменно прячутся. Что это за слуги такие, если их разыскивать приходится? Нет, главное, что каждый раз угол разный! – думал Арьезский. – Нет, главное, что они всегда дрожат и плачут. Хотя пальцем я никого не трогаю. Чувствительные все – сколько раз полностью менял прислугу. Княжградские неженки. Плюну, когда это все осточертеет вконец, и наберу людей прямо здесь, в граде. Или вообще в Потлове. И пусть они неправильно сервируют столы, понятия не имеют о протоколе и подворовывают на кухне во время зимних балов. Лишь бы были нормальными людьми. С нормальными своевременными реакциями и человеческим ходом мысли!»

Он свернул на лестницу. У пролета между первым и вторым этажом топталась горничная.

Платье, натянутое в спешке, поверх ночнушки, топорщилось на боках и спине. Девушка судорожно пыталась сколоть на затылке единственной найденной впопыхах шпилькой узел вьющихся непослушных волос. Кудри рассыпались вновь и вновь. И ей приходилось начинать все сначала. Горничная подняла голову, когда услышала приближающиеся шаги герцога совсем близко.

Предчувствия обманывали Арьезского крайне редко – лицо служанки действительно оказалось заплаканным. Красные от слез веки снова затрепетали, стоило девушке встретиться взглядом с хозяином.

– Прошу простить, ваша светлость. – Ее голос дрожал.

«В собственном доме герцогу нужно спрашивать разрешения, чтобы поорать – куда катится этот мир? У всех глаза на мокром месте. – Арьезский с ностальгией вспомнил Потловский замок. – Как все-таки Всемиру повезло с прислугой! Или это не повезло, а он их сам отбирал, а не как я, через секретаря по рекомендательным письмам… У нас семь горничных, пять поваров и дворецкий. И я всех их, не задумываясь, обменял бы на одну-единственную кухарку из Потловского замка. Вот это точно всем кухаркам кухарка! Я бы такой служанке сам столовое серебро дарил. Ленточкой перевязанное. А у этой – ни кожи ни рожи и полные глаза слез. Да княжградский акцент и ноль представления о человеческой жизни. Одни манеры. Повеситься можно». – Все это молниеносно пронеслось в его голове, не мешая вслух произнести:

– Моя светлость прощает. Что еще у вас там стряслось помимо привычного уже потрясения ваших высоковоспитанных ушей моими высказываниями?

Из глаз девушки выкатилась слеза, прочертившая тонкий след на щеке. Она нервно вертела в руках не исполнившую свой долг заколку, лихорадочно подбирая слова. Но от страха перед герцогом все они куда-то испарились, и в голове крутилось только «ваша светлость, ваша светлость». А еще девушка никак не могла отделаться от мыслей, что растрепана и неподобающе одета. Больше всего на свете ей сейчас хотелось куда-нибудь спрятаться.

Старшие слуги вытолкнули ее на лестницу несколько минут назад. Их расчет был прост: прооравшись на столь юную, а следовательно, ранимую и склонную к слезам особу, Гир быстро остынет, и ему можно будет уже более безопасно сообщить еще одну неприятную новость.

Первой неожиданностью этого непривычно раннего утра, заставившей герцога выть, как раненый зверь, стало появление юной Гали на пороге замка.

Чета Арьезских проснулась затемно из-за доносящегося с первого этажа шума.

Гир открыл глаза и попытался вслушаться в невнятно доносящиеся переговоры между дворецким и одним их охраняющих замок харадцев. Охрана замка осуществлялась круглосуточно, и благодаря этому постороннему лицу проникнуть сюда было практически невозможно.

Не раз и не два упертые харадцы заставляли всевозможные делегации стоять под высокими стенами и дожидаться, пока они проверят всех и вся, чтобы были соблюдены все меры безопасности.

Но в этот раз один из охранников сам нещадно колотил в двери и требовал, чтобы вход в замок был немедленно открыт.

Позже дворецкий оправдывал свою нерасторопность тем, что видимая им через витражное окно девушка была необычайно бледна, и он при любых других обстоятельствах принял бы ее за призрак. И уж абсолютно точно последней, кого он мог в ней опознать, стала бы дражайшая родственница герцогини. Но потом он рассмотрел бриллиантовую россыпь в ее волосах и, растерявшись окончательно, почему-то открыл дверь.

Практически втащивший ее на своем плече по многочисленным ступенькам незнакомец все время пытался что-то объяснить дворецкому и остальным сбежавшимся на шум слугам. Он тараторил то о родстве девушки с герцогом Арьезским, то о своем баркасе, стоящем в Рыманской гавани. Понимали его с пятого на десятое из-за сильного акцента. Но именно потловский акцент и навел дворецкого на мысль о княжеских корнях герцогини Эллинои. В его памяти, как в калейдоскопе, завертелись лики всех относящихся к ее генеалогическому древу. Он снова вгляделся в лицо незнакомки, сопоставил с присутствием на ее головке замеченной ранее диадемы, и его озарила догадка. Развернувшись, он зашипел толпе слуг: