– Я вас не понимаю, – честно признался Шелест. Все его познания о человеческой природе рушились при общении с этим человеком. Мир, окружавший его, был полон людьми, стремящимися к власти, пользующимися этой властью в своих интересах и получавших от этого колоссальное удовольствие. Шелест наблюдал за ними, скрывшись за рясой своего ордена. Он испытывал отвращение ко многим порокам, испортившим человеческую расу, как гниль бьет яблоко. Но никогда не задумывался о причинах, которые породили их и дали возможность множиться, подобно спорам плесени.

Эльяди смотрел на монаха, а тот отмечал небывалый блеск молодости в глазах принца.

– Человеческая жизнь обладает рядом обязательных свойств. Во-первых, она строго ограниченна. И тратить ее скоротечность на что-то трудоемкое и скучное, по меньшей мере, странно. Во-вторых, она стремится быть наполнена счастьем.

– Это идеализм, – недовольно произнес Шелест, он уже не считал нужным скрывать от собеседника свое раздражение. – И существует он в отдельно взятом королевстве и только судя по вашим словам.

– Это – правда, – коротко ответил принц. Он улыбнулся. – Когда нет возможности заполнить жизнь счастьем, человеческой натуре свойственно стремиться заполнить пустоту всяким хламом и поверить в то, что это счастье.

Он продолжал улыбаться и смотреть на Шелеста, словно мог наблюдать за тем, как меняется выражение его лица от пробегающих мыслей. Наконец тот произнес:

– Каждый понимает счастье по-своему.

– Это не так. Счастье – самая простая категория. Ты знаешь, что дает ощущение счастья с самого раннего детства, на примере своих родителей, своей семьи. Все сложности создаются, когда оно в жизни отсутствует. В душе возникает дисгармония и жажда поиска чего-то, что способно эту дисгармонию устранить. У тех, кто его ищет, возникает странный вопрос: в чем оно состоит? Когда спрашиваешь у самого себя, о чем имеешь весьма смутное представление, вариантов ответа получается множество. И то, что ты решил наиболее подходящим, замещает истинное значение. Вот только тогда и начинается путаница по поводу того, что каждый понимает счастье по-своему. – Эльяди повертел в руках чашку с холодным остатком кофе. – А по поводу того, что подобная идеология культивируется в отдельно взятом королевстве, – это, конечно, да. Только это не по моим словам – я люблю свою родину, но приукрашать действительность не в моих правилах. Все сказанное объективно.

– А понятие «свободы выбора» в ваше счастье включено? Или на государственном уровне массам приказано думать, что они могут быть счастливы исключительно на этой закрытой территории?

Брови Эльяди вновь поползли вверх.

– Мы не ограничиваем своих граждан в передвижениях. Мигрировать из страны вполне возможно – тот, кто задался подобной целью, всего лишь должен подать прошение и ждать времени ближайшей экспедиции в ту страну, в которую ему заблагорассудится отправиться. И все. Единственный минус – обратно вернуться намного сложнее, сами понимаете.

– Вы принимаете подобных беглецов обратно? Разве желание покинуть Вильярд не считается изменой королевству?

– Нет, конечно. Да и не беглецы они.

Задумчивый прищур Шелеста не был виден, но он сквозил в каждом слове следующего вопроса:

– Не беглецы. А может, тогда – шпионы?

– На этот раз ответ тоже – нет. Это было бы непоследовательно с нашей стороны. Заявлять о невмешательстве, а после засылать своих граждан со шпионской миссией, говорить о ценности каждой жизни – и бросать их на произвол судьбы, без какой бы то ни было фактической поддержки. Тех, кто из Вильярда в других странах – единицы. В подавляющей массе это личности, для которых необходимо постоянное ощущение новизны. Для вдохновения или в познавательных целях. Люди творческих профессий, или иные – те, которые, как губка, впитывают новые знания, стремятся узнать все о том, что является предметом их страсти. Но я повторюсь – их действительно единицы. Кто бы что ни говорил, как бы ни менялся мир из поколения в поколение – люди остаются консервативны, привязаны к своим корням, тяжелы на подъем. Переезд в другую страну – это, опять же, такая морока…

– А как ваших соотечественников принимают в других странах?

– Ну… – Эльяди запнулся. – Честно говоря, мы специально не отслеживаем их судьбы. На самом деле бывает, что люди переезжают с места на место, и если это, к примеру, художник или поэт, это не вызывает вопросов. Это кажется вполне естественным.

– А те, кто возвращаются?

– Возвращаются в основном из-за ностальгии. Но это редкость. Слишком много всего должно совпасть, чтобы наши пути вновь пересеклись.

– И вы боитесь, что в ваш идеальный мир проникнет что-то противоречащее основам его устройства?

– Вы постоянно употребляете слово «идеальный». И вы постоянно пытаетесь поймать меня на том, что я представляю Вильярд как образцово-показательную модель. Это неверно. И ваших собственных бед это не решит никак. Так что не понимаю, что это упорство докажет. – Эльяди говорил, стараясь сдерживать запальчивость, впервые за все время разговора появившуюся в голосе. – Да, у нас есть внутренние проблемы, с которыми мы боремся, есть люди, преступающие закон из-за своей лени или алчности, даже тюрьма есть. Правда, она одна осталась на целое королевство и большая часть ее пустует. Но люди, заключенные в ней, далеки от идей государственного переворота, на которые вы все время намекаете. И не принадлежат они ни к инакомыслящим, ни к возвратившимся переселенцам. Вильярд не принадлежит к тоталитарным государствам, подавляющим волю своих граждан в угоду одной психически больной личности!

– Я не хотел вас обидеть своими словами. Но все столь закрытое и оберегаемое вызывает подозрение.

– Все столь оберегаемое лучше сохраняется от разрушения извне. Вы хорошо знаете историю, так ответьте мне: череда постоянных войн, в которые втягиваются ваши страны, это то, к чему вы предлагаете приобщить мой народ? Междоусобицы и смуты – вот вся ваша свобода, где вам разрешено лишь выбрать сторону, за которую пойдете умирать. И никто, никто не будет думать о вас лично, прикрывая все лозунгами о всеобщем счастье.

Монах молчал. Он поймал себя на мысли, что искренность принца Эльяди подкупает безоговорочно. И многие бы отдали все, чтобы иметь возможность жить в эпоху его правления.

«Император, который думает о тебе лично, а не через призму всеобщего благополучия нации – это тот, кто вызывает абсолютное доверие. – Шелест вновь и вновь всматривался в глаза Эльяди. – Но как ему это удается?»

– Как это осуществляется в масштабах государства? Учесть интересы каждой личности одному правителю не под силу!

– Я же говорю: власть – это та еще головная боль. Но если досконально изучить харадскую модель и взять за основу, доработать с учетом особенностей менталитета, все становится возможным. Надо только потратить на это достаточно времени и убедиться, что все работает и все подводные камни обойдены.

– Вы хотите сказать, Вильярд не всегда был таким, как сейчас?