Вообще-то, если уж совсем честно, то одна толькохристианская религия проявляет интерес к другим религиям, народам, культурам.Остальным все по барабану, замкнулись в себе: хоть китайская, хоть индийская,хоть все буддийские, вместе взятые. У них все нацелено на сохранениестатус-кво, все новое отметается, превыше всего — власть авторитетов.Христианство полно любознательности ко всему окружающему миру, эту чертувкладывали как непременное условие развития и выживания...

И если хоть когда-то китайский, индийский и прочие восточныемиры проснутся от спячки, то лишь после очень сильных толчков со стороныагрессивного христианского духа, нацеленного на обретение нового, а несохранение старого.

Пир длился, длился, после холодных закусок долго подавалиразличные блюда с горячим мясом. Все изысканно и очень умело приготовлено,потом птицу, рыбу. Вина тоже сменялись, от простых белых до горячащих кровькрасных, куда явно добавили какие-то жгучие травы, Томас непрестанно твердилпро себя молитвы, ибо искушение поднимает голову, еще как поднимает, но дело нетолько в согрешении, это Бог простит, он всепрощающий, а что-то болеесерьезное, калика не зря посылает через стол предостерегающие взгляды.

Наконец слуги подали пироги, сдобные булки, мед и сладкиенапитки на меду. Гости распустили ремни, поглядывают по сторонам и друг надруга благодушно, подобрев от обилия сытной пищи. Кувшины с крепким виномисчезли, быстрые руки ставили на их место темное душистое пиво. Один изпирующих, величественный седой вельможа, очень холеный и богато одетый, Томассразу решил, что этот никогда вообще не надевал доспехи, поднялся с кубком ввысоко поднятой руке.

— Дорогой герцог, дорогой Рихард!.. В вашем присутствиивроде бы негоже поднимать тосты за ваше здравие, обвинят в лести, но я простоне могу не сказать пару добрых слов в вашу честь...

Герцог кисло улыбнулся, словно неуверенный, что не издевка,сделал понимающий вид, кивнул, однако у Томаса сложилось странное впечатление,что и это умелая игра, роли распределены, даже если вельможа скажет грубость,это будет нужная грубость, здесь все свои и свои изощренные правила, которыетрудно понять настоящему рыцарю.

Все кричали здравицу, герцог наконец поднялся с кубком вруке. Все умолкли. Герцог поднял кубок и сказал проникновенным голосом:

— Вы помните, что совсем недавно мы были малым и слабымпоместьем. Однако вся наша гибкость проявляется в выборе сеньора, которомуприносим присягу. Нет-нет, если кто подумал, что отрекаюсь от короля, онглубоко ошибается! Однако, будучи разумными и глубоко просвещенными людьми, мыначинаем понимать, что не все догмы, которыми нас потчуют, верны. Больше яничего не скажу, пусть для вас будет пища для размышлений. Я же поднимаю кубокза просвещение! И за того, кто за ним стоит!

К нему протянулось множество кубков, Томас протянул тоже,почему не удариться краями кубков с хозяином в поддержку девиза насчетпросвещения, все верно, все хорошо, просвещение — это замечательно.

Олег, которому не дотянуться через длиннющий стол к знатнымгосподам, приятно улыбался и тоже поднял кубок. Зеленые глаза бросали быстрыевзгляды по залу, схватывая лица собравшихся.

Но Томас такие глаза видел у сэра калики только передтрудным боем.

Томас продолжал оказывать галантные услуги соседке, чтомедленно и упорно ломала его сопротивление, приноровившись к манере его защиты.Он чувствовал себя крупной сильной мухой, которой мелкий паучок уже спеленалкрылья, а теперь неторопливо набрасывает липкие нити на лапы.

— И вообще, дорогой сэр Томас, — тянула онамедленно и нежно, глаза ее раскрывались все шире, и он тонул, тонул вних, — любовь слепа, противиться ей невозможно...

— Любовь слепа, — пробормотал он пугливо ипосмотрел украдкой по сторонам, — но соседи все видят.

— Ах, — сказала она с непередаваемымпренебрежением, — что они увидят нового?.. Для них всегда все одинаково. Итолько для влюбленных все вновь и все иначе...

— Любовь — это все, — выдавил он из себя еще однуподслушанную где-то мудрость, — но это все, что мы о ней знаем.

— Ах, — воскликнула она, — как интересно!Скажите, скажите что-нибудь про любовь еще!

Он подумал и брякнул:

— Любовь добра, полюбишь и... бобра.

Она вскинула брови, оглянулась на грузного немолодогорыцаря, который в одиночку ухомякивал молочного поросенка.

— Вы имеете в виду графа Винцельма?.. Или виконтаМезебуля? Но у виконта в гербе не бобр, а сурок, только похожий на бобра, а воту графа настоящий бобер, только я его не любила, мы всего лишь развлекались вего замке, в моем поместье, на дорогах и при гостях... Куда же вы, любезный сэрТомас?

Томас поднялся, пробормотал, что у него что-то затяжелело водном месте, да не в том, а в кишечнике, нужно бы освободить место дляпродвижения новых яств, торопливо выдвинулся из-за стола, поймав взгляд калики,а когда проходил мимо, услышал негромкий голос:

— Ну и кто кого?

— Мы победили, — ответил Томас тихо. — Япроиграл.

На выходе из зала столкнулся с вереницей слуг, все еще несутнескончаемые пироги, торты, пирожные, всевозможные сладости, а в самом залетолпа хорошо одетых и мордомордых слуг в почтительном ожидании прислушивается кзастольному шуму, похожему здесь на отдаленный рев прибоя, что то спадает, тонарастает с новой силой.

Томас протолкался к выходу, на лестнице тоже снуетвверх-вниз роскошно одетый народ, богато живет герцог, ничего не скажешь, дажевнизу в холле не то чтобы толпились, но ощущение такое, что герцог насозывалгостей то ли на великий праздник, то ли намеревается закатить какое-тоторжество, чтобы запомнили богатством и великолепием все соседи...

Он выбрался во двор, с жадностью вдохнул свежий воздух сзапахами конских каштанов, свежих помоев и ароматами выделываемых кож. Ещеприятно несет дымком из кузницы, там трудолюбиво стучат по железу, Томасогляделся, чувствуя себя в этом огромном замке, как рыба в воде, ибо все здесьсоздавалось под руководством опытного воина, все предназначено для защиты, идругому опытному воину, особенно такому, который первым ворвался на башнюДавида, понятно назначение каждой башенки, каждой бойницы и каждого зубчика настене или воротах.

Если посмотреть на старый королевский замок, в которомсейчас живет герцог, с высоты птичьего полета, он покажется четырьмя высокимистенами, возведенными вокруг пустого места. Ровный массивный четырехугольник, авнутри прилепившиеся к стенам множество домиков, в восточной части двораконюшни, стрельбище, место для упражнений воинов, в западной — небольшой базар,где местные умельцы выставляют свои изделия из железа и кожи, а взамен получаютот приехавших из сел крестьян мясо, рыбу, зерно, муку, сыр и все, чем богатысела.