Намеки Радека[642], будто Ленин писал об этой тайне, не ведут к убедительному объяснению. Радек ссылался на некое письмо, в котором Ленин изложил директивы российской делегации в Гааге (1922). Известны и опубликованы, однако, только ленинские «Заметки по вопросу о задачах нашей делегации в Гааге»[643]; правда, о «тайне» начала войны там действительно говорилось. Они требовали от десяти российских делегатов (всего было 630 делегатов от 24 стран), в том числе Радека, торпедировать Гаагский международный мирный конгресс, созванный с целью предотвращения новой войны, и противопоставить «14 пунктам Вильсона» 14 тезисов Ленина, включавших призыв к аннулированию Версальского мирного договора. В своих «Заметках» Ленин дискредитировал организаторов конгресса как оторванных от реальности глупцов и отказывал его участникам в способности эффективно бороться с опасностью войны. Рекомендуемые ими методы — стачку, всеобщую стачку, революцию, — которые эмигрант Ленин когда-то сам использовал в борьбе против «империалистической войны», государственный политик Ленин, присоединивший войну к своему арсеналу методов и не желавший, чтобы ему мешали ретивые пацифисты дома и за рубежом, ныне отвергал как «предрассудки», «пустые слова», «беспардонно глупые решения» и «чудовищно легкомысленные вещи», включая сюда и резолюцию Базельского конгресса Интернационала 1912 г.! В доказательство негодности подобных средств в руках социалистов, коммунистов и революционных рабочих Ленин теперь утверждал, что они не знают и не понимают «реальной обстановки», создающей «тайну» войны. Словом «тайна» он именовал процессы и обстоятельства, в которых «война рождается», т. е. скрытые от общественности движущие силы, заставляющие политический кризис перерасти в войну (Радек в своем последнем слове назвал их «кузницей» войны). С войной, писал Ленин, нужно бороться не сопротивлением, не резолюциями и революциями, единственно возможный способ — «образование нелегальной организации для д л и т е л ь н о й работы против войны всех участвующих в войне революционеров [разрядка и курсив в тексте. — Е. И. Ф.]». «Бойкот войны — глупая фраза, — продолжал он. — Коммунисты должны идти на любую реакционную войну».

Радек в суде привел поручения Ленина делегации 1922 г. в свое оправдание, после того как на допросах и слушаниях[644] признался в участии в террористических актах т. н. троцкистского центра (оговаривая и обличая еще нескольких подсудимых), но стал оспаривать справедливость обвинения в измене родине, за которую полагалась смертная казнь. Конкретно он сказал, что в 1934 и 1935 гг. получал и передавал другим директивы Троцкого по поводу террора, саботажа и пораженчества при подготовке новой германской наступательной войны, но согласия на раскол и раздел России между Германией и Японией, а также на реставрацию капитализма, которого Троцкий по договоренности с немцами потребовал от своих сторонников в 1936 г., не давал. Такая позиция соответствовала его поведению в рамках сотрудничества Ленина с германским Генштабом: тогда он поддерживал пораженчество и предельное ослабление средств власти России, однако протестовал против ее раскола и частичного раздела между центральными державами по Брестскому договору. В последнем слове он продолжал настаивать на различии между террором и государственной изменой («…никакой причины подозревать, что мы, неся на спине бремя террора, еще для удовольствия присвоили себе государственную измену») и возражал против утверждения, будто на скамье подсудимых сидят «бандиты и шпионы», «уголовники, которые потеряли все человеческое». В свою защиту он «с дрожью» сослался на Ленина и его метафору о «тайне» войны. Радек притязал на то, чтобы довести до сведения суда правду о «тайне» будущей войны, которую якобы ковал Троцкий в союзе с германским Генштабом, со всеми именами и деталями, «исходя из оценки той общей пользы, которую эта правда должна принести». Таким образом, его слова, что он хочет не взять «эту тайну» с собой в гроб, а своевременно предупредить о ней широкие народные массы, относились не к ленинской «тайне» подлинных истоков мировой войны (Первой), а к предполагаемому сговору Троцкого с германским Генштабом с целью развязывания новой войны (Второй мировой). Кивая на ленинское знание «тайны» рождения Первой мировой войны, «кусок» от которой держал в своих руках Г. Принцип, Радек главным образом проводил аналогию с собственным знанием о новой «кузнице» войны Троцкого.

В результате подозрение в активном содействии разжиганию войны вместо Ленина падает на Троцкого, а участие Ленина, если таковое имело место, видимо, ограничивалось пассивным сообщничеством — посвященностью в «тайну» возникновения конфликта. Троцкий в самом деле давал кое-какие веские поводы для подобных подозрений, да и предполагаемый протокол допроса Х. Г. Раковского следователем московского ГПУ Г. Г. Кузьминым от 26 января 1938 г. содержит следующее высказывание: «За спиной людей, покушавшихся на эрцгерцога, стоит Троцкий, а это покушение вызвало европейскую войну. Верите ли вы действительно тому, что покушение и война — это просто только случайности…»[645]

Троцкий не только в декабре 1918 г. написал работу о «великом переломе», с явной симпатией посвятив отдельную главу «мальчикам, которые „вызвали“ войну». Не позднее начала 1911 г. он состоял на службе у венского Эвиденцбюро[646]при известном своими антисербскими настроениями начальнике Генштаба Конраде фон Хётцендорфе[647]. Троцкий хорошо знал Балканы: он объехал балканские страны незадолго до аннексионного кризиса, совершил длительное путешествие по ним в 1912–1913 гг. и писал для русских газет корреспонденции о Балканской войне[648]. Он посещал ведущих политиков Сербии, публиковал их мнения, не упоминая, однако, о своей связи с членами строго законспирированного младобоснийского движения из окружения будущих убийц, которую установил в тот же период[649]. Называя в 1915 и 1918 гг. В. Гачиновича своим «молодым другом», Троцкий умалчивал о том, когда эта дружба началась. Примечательно, впрочем, что он попросил Гачиновича написать о последней фазе террористического движения перед покушением. Русофильство младобоснийцев, их восхищение народовольческим и эсеровским террором и преклонение перед большевистскими литераторами (в частности, Андреевым) гарантировало русскому революционеру Троцкому наилучший прием в их кругу.