— Входим! — сказал я, превращая просмотровое окно в полноценный портал.

Прохаживающийся по кабинету человек застыл в изумленном оцепенении, не в силах не вымолвить ни слова. Впрочем, продолжалось это не более пары ударов сердца, потому что потом его накрыло заклинанием стасиса. Никто никуда не идет.

Лилия без всяких дополнительных понуканий очутилась возле пациента и положила руки ему на виски.

— Случай тяжелый, но вполне излечимый, — сказала она через несколько секунд. — Инсульт не задел лобные доли, а, значит, я своё дело сделаю, потом наступит ваша очередь.

Лицо её побелело, на лбу выступили капли пота. Зато пациент весь порозовел и стал дышать ровнее. И вот настал момент, когда Вий поднял веки — то есть товарищ Сталин открыл глаза. Если бы я не погрузил Булганина в стасис, то от ужаса он, наверное, грохнулся бы в обморок. Но первый, кого увидел товарищ Сталин из пятьдесят третьего года, был его брат-близнец из года сорок первого. Потом он видит тут же товарища Ленина, ещё одного себя из восемнадцатого года, с торчащими в стороны усищами, товарищей Кобу, которого держит за руку Ольга Николаевна, а также Сосо с Ольгой Александровной. И только после этого, уже заехав шариками за ролики, советский вождь обратил глаза на всех остальных, моргнул и ошеломленно уставился в мою сторону, будто не веря своим глазам.

— Сергей Сергеевич, — беззвучно шепнул мне Колдун, — у вас опять нимб светится, и крылья и корзно появились… И Ника Константиновна тоже грозная…

— Тихо, — беззвучно сказал я своему архангелу, — разберемся без скандала. Издержки от разговора на повышенных тонах во много раз превысят удовольствие, полученное от прочитанной правильной нотации. Да и был ли у этого человека другой выход в обстановке, когда он со всех сторон был облеплен дураками и бездельниками, которые то и дело норовили ударить его в спину? Нет, то, что он сумел совершить, в разы превышает любые издержки от его политики, ибо любой другой исход на любом из исторических поворотов, пройденных под его руководством, был чреват полным уничтожением страны. И все на этом, дело закрыто и сдано в архив. Dixi!

И в этот момент Отец Народов заговорил.

— Я, наверное, умер, — сказал он как бы сам себе, — и потому вижу тех, кого давно уже нет на этом свете. Вот, например, товарищ Ленин умер почти тридцать лет назад, а я его вижу. Или я сошел с ума?

— Нет, товарищ Сталин, вы не умерли и не сошли с ума, а по-прежнему живы, — сказала Лилия, продолжая массировать виски пациента. — Дядюшка впустил нас сюда буквально в последнюю секунду, но мы сделали все, чтобы её не потерять. И вот вы по-прежнему среди живых, а ваши враги скоро станут мертвыми. Товарищ Серегин об этом позаботится.

Сталин высвободился из рук мелкой божественности и сел на кушетке, оглядываясь по сторонам. Видимо, как и всех, ко испытал экспресс-методы Лилии, его сейчас настиг приступ эйфории и безудержного оптимизма. Истинным Взглядом было видно, что ему хотелось вскочить и пуститься вприсядку. Обычно такие вещи плохо кончаются, но Отцу Народов удалось удержаться от неуместных эксцессов в поведении.

— Хотел бы знать, девочка, кто ты такая и как тут оказалась? — строго спросил он. — И вообще что вы все делаете в моем кабинете?

— О! — подняла очи мелкая божественность, всплеснув руками, — опять за рыбу гроши. Я Лилия, дочь Афродиты и неизвестного бога, духа или демона, мать сама не помнит, с кем она спала. Мне больше тысячи лет, и моя божественная специальность — это подростковые любови, но мне скучно оттягивать глупых Ромео от ещё более глупых Джульетт, поэтому моё хобби и вторая профессия — это медицина. И пусть я изучала её только факультативно, при наличии божественного происхождения, таланта и тысячелетнего стажа это не имеет никакого значения. За то, что я лечу разную бедноту хорошо и бесплатно, а также побуждаю ответственных монархов заводить у себя в государстве бесплатные детские больницы и финансировать их по первому разряду, дядюшка (вы зовете его Богом-Отцом) присвоил мне почетное звание Святой Лилии-целительницы. Вот. — И Лилия зажгла у себя над головой маленький нимбик.

Отец Народов посмотрел на маленькую лекарку и с легким ехидством произнёс:

— Девочка, если ты богиня, то покажи какое-нибудь чудо…

— Чудо я уже показала, — парировала Лилия, — вы сейчас живы, а не остываете на этой кушетке. Все остальные чудеса вам покажет мой приемный папочка. Он настоль крут, что голыми руками завалил сожителя моей маменьки некоего Ареса, а потом выкинул во тьму внешнюю детеныша Сатаны по имени херр Тойфель. Но главный свой подвиг он совершил в мире сорок первого года, когда, явившись туда с подчинённой ему армией всего за десять дней июля, которые потрясли мир, сумел переломать ноги блицкригу, заморозив фронт по старой границе, и только в Белоруссии немцы сумели продвинуться до рубежа Днепра. На этом я умолкаю, спрашивайте лучше у своих братьев-близнецов из сорок первого, восемнадцатого, пятнадцатого и пятого годов. Все они знают товарища Серегина как яростного русского патриота и настоящего большевика, который приближает светлое будущее не словами, а яростными ударами своих армий.

Щелкнув пальцами, я повесил в сталинском кабинете заклинание Истинного Света, от которого тусклые электрические лампочки разом поблекли, а Отец Народов, непривычный к таким спецэффектам, непроизвольно зажмурился. Ни ложь, ни недомолвки, ни умолчание теперь здесь были невозможны, и, более того, это понимание впитывалось в пациента как вода в сухой песок. И одновременно, пока не прошло ошеломление, я инициировал советского вождя Истинным Взглядом. Лишним не будет. Пусть видит, что здесь мы говорим ему правду, правду и только правду.

— Да, товарищ Лилия права, — сказал Сталин из сорок первого года, — товарищ Серегин действительно истинный большевик, борец за дело Ленина и Сталина, недрогнувшей рукой прижигавший гидру троцкизма, едва только она попадалась у него на пути, а также нетерпимый ко всякому буржуазному национализму, формализму и марксистскому начетничеству. А ещё товарищ Серегин ненавидит иностранных завоевателей, топчущих русскую землю. На таких он ополчается со всей пролетарской яростью и бьет их до полного уничтожения или вразумления и капитуляции. Но хуже внешних иногда бывают внутренние враги.

На этом моменте Сталин из пятьдесят третьего года внимательно посмотрел на своего Альтер Эго, и, видимо, уловив в нём семейные черты, одобрительно хмыкнул. Чисто подсознательно, даже после того, как мы вытащили его с того света, местный Отец Народов воспринимал все происходящее как накую грандиозную мистификацию. Проникли к нему на