«В самом деле, – казалось, говорило долгое молчание Венедикта. – Я не понимаю». Джульетта видела, как Венедикт вошел в схрон Маршалла Сео, а до этого чуть не выстрелил ей в лицо, чтобы отомстить за Маршалла. Она знала – Венедикт понимает, что такое страх. Страх перед любовью, перед тем, что она окажется безответной, что она причинит боль. Но он не страшился кровной вражды, и Джульетта была рада, что он избавлен хотя бы от этого.

– Не томи, Венедикт Монтеков, говори уже, – прошептала она, когда молчание затянулось.

– Я думаю, – сказал он наконец так тихо, словно его мысли были где-то далеко, – что ты оказываешь себе медвежью услугу, отказываясь надеяться.

И прежде, чем Джульетта смогла найтись с ответом, Венедикт дружески потрепал ее по плечу и пошел прочь, оставив ее стоять на Бунде – одинокая девушка в плаще, развевающемся на ветру.

* * *

Кэтлин просмотрела все письма, всю информацию, которую Розалинда передала Белым цветам. Тут не было места для сомнений, с какой стороны ни посмотри. Сколько раз господин Цай произносил угрозы, говоря, что в ближнем круге Алой банды есть шпион. Сколько раз он обходил дом, беря на заметку тех родственников, чьи комнаты находились достаточно близко от его кабинета, чтобы слышать, о чем там говорят. После этого он выселял их одного за другим, надеясь, что избавился от шпиона. А шпионкой была Розалинда – это все время была она.

И Кэтлин желала получить ответы.

Она поднялась по лестнице, думая только об одном. Ее сестра обещала. Даже когда их разделяли океаны, они были заодно – она, Розалинда и Джульетта, – они поклялись, что будут оберегать друг друга, поклялись, что будут неуязвимы, потому что стоят друг за друга. Что могло быть важнее, чем это?

Кэтлин остановилась перед дверью Розалинды и, не обращая внимания на караулящего ее Алого, постучала так резко, что ощутила боль в костяшках.

– Розалинда, открой.

– Вряд ли она в том состоянии, чтобы ответить вам, – сказал Алый. – Просто войдите.

– Нет, – выдавила из себя Кэтлин. – Нет, я хочу, чтобы она встала и посмотрела мне в глаза.

Кэтлин никогда еще не испытывала такой боли от чьего-то вероломства. Она бы поняла, если бы Розалинда не захотела оставаться верной Алой банде. Она бы поняла, если бы Розалинда сорвалась, решив разрушить дом Цаев после долгих лет, в течение которых ее не допускали в святая святых их семьи. Будь дело в этом, Кэтлин могла бы ее простить, даже если бы это стало плевком в лицо Джульетты.

Но чего она не могла понять, так это того, что Розалинда ни о чем ей не сказала.

– Розалинда! – гаркнула она снова.

Ответом ей было молчание. Слишком глубокое молчание. Когда она наконец попыталась открыть дверь, оказалось, что она заперта.

– Давно ты заглядывал к ней? – спросила Кэтлин.

Алый заморгал, уставившись на ручку двери, которая не поворачивалась.

– Всего час назад.

– Всего час назад?

Что-то было не так – это было ясно. Алый быстро сделал Кэтлин знак отойти, она отступила, и он ногой вышиб дверь, сорвав ее с петель. Дверь ударилась о стену, и стала видна комната – пустая кровать, опрокинутый стул и распахнутое окно с тюлевыми занавесками, развевающимися на ветру.

Кэтлин бросилась к окну. С карниза свисала веревка, свитая из простыней и привязанная к ножке кровати с балдахином. Она доходила до клумбы, где в землю были втоптаны кусты роз.

Кэтлин испустила долгий горестный вздох.

– Она сбежала.

* * *

Если бы Рома не наводил глянец на свой пистолет в кладовой первого этажа, до его слуха не донеслось какое-то шуршание из переулка.

Окно было открыто, и послеполуденное солнце освещало пыльные углы, отражалось в латунных лампах. Когда Рома отложил тряпку, которой драил пистолет, до него донесся хлюпающий звук, затем тихая брань. Потом послышались звуки, как будто какая-то девушка скулила от боли, подходя все ближе к окну.

Первой мыслью Ромы было, что это Алиса – что она сумела сбежать и отыскать путь домой. Не раздумывая, он распахнул окно настежь и спрыгнул вниз. Его ботинки глухо ударились о мокрую глину. С северной стороны ничего. Он повернулся и увидел Розалинду Лан, одетую во что-то вроде ночной рубашки и накинутое на плечи теплого пальто.

Может, это галлюцинация и ему надо протереть глаза? Возможно, дело в недостатке сна, ведь странно само присутствие здесь Розалинды, не говоря уже о ее виде.

Прошла секунда, и Розалинда достала из пальто пистолет. Она быстро вскинула его, явно ожидая нападения.

Рома не ответил ей тем же, только медленно поднял руки и сказал:

– Привет. Что вы тут делаете?

От него не укрылся некоторый комизм происходящего – хотя ситуация явно была серьезной. Когда-то – до того, как он встретил Джульетту, до того, как он подкатил стеклянный шарик к ее ногам и влюбился в нее, – его отправили на территорию Алых с другим заданием.

Он должен был влюбить в себя Розалинду.

Именно из-за этого его отец в конце концов и начал подозревать его. О Розалинде Лан говорили, что она лучшая танцовщица из всех, которые когда-либо выступали в кабаре Алых, и по плану Рома должен был смешаться с приспешниками Алых, подобраться к Розалинде и выкачивать из нее информацию под прикрытием большой любви. Но вместо этого он услышал о возвращении в Шанхай Джульетты Цай и переключился, захотев своими глазами увидеть грозную наследницу Алых.

У него не было ни единого шанса. Стоило ему впервые увидеть Джульетту Цай, увидеть эту ее улыбку, когда она стояла на набережной Бунд, и он пропал. Фальшивая любовь обернулась настоящей. Вернувшись домой, он сообщил, что потерпел неудачу и их план не удался, однако, несмотря на это, он продолжил тайком ходить на территорию Алых. И, разумеется, его отец сообразил, что к чему.

Как странно увидеть Розалинду Лан здесь, в нескольких шагах от владений его отца, пять лет спустя.

– Мне достаточно один раз крикнуть, – сказал он, видя, что Розалинда не опускает пистолет и продолжает целиться в него. – И из дома сразу же выбегут Белые цветы и изрешетят вас пулями. Подумайте хорошенько, мисс Лан.

– О чем? – с усилием произнесла Розалинда. Ее рука дрожала. – Я могу хорошенько подумать и пристрелить вас или же могу вообще разучиться думать и все равно вас пристрелить.

Рома нахмурился. Приблизившись к ней на шаг, он увидел, что у нее красные глаза, как будто она недавно плакала.

– Научите меня, каким образом можно разучиться думать, – предложил он. – По-моему,