руководства очень хороши, когда у тебя есть время остановиться и подумать, что делать. Но разве может эта книжка подсказать тому рабочему, как вообще жить? Или взять, к примеру, Гектора с Бенито, которые помогали мне сюда заселяться. Я и понятия не имею, где они сейчас и как они выживают. Когда этот рабочий ждет, что его в любой момент могут уволить, или когда он получает какую-то травму, когда ожидает, что другие в отношении него примут какое-то решение, — сам он ничего не решает. Ему приходится лишь ждать. И что бы ни происходило, ему остается только ожидание.

— Ну да.

— И если я живу в одном из тех элитных комплексов, то, к какому бы выбору я ни пришел, этот рабочий все равно будет страдать. И что бы я там ни решил, само мое существование определяет его жизнь. Или жизнь другого рабочего вроде него. Так что, мне кажется, курю я иной раз с Томми или не курю — это, наверное, не самое важное, о чем на свете стоит поразмыслить.

Бен вместо ответа немного помолчал.

— Хм-м, да… — произнес он наконец. — Но не… — Бен помедлил в нерешительности и продолжил: — Но не может ли так быть, что Томми и его компания просто над тобой потешаются?

Ахмед изумленно воззрился на него:

— С чего бы им надо мною потешаться?

* * *

Бен еще с предрождественской поры подумывал о том, чтобы заглянуть в комнату к Элис в те часы, что отведены для хождения друг к другу в гости. Он уже знал, что напишет ей в записке, если ему выпадет возможность к ней зайти: «Привет, Элис. Я тут был. Бен». Забавно и предельно лаконично. Да, его очень тянуло с ней поговорить, спросить ее мнение насчет всего, что происходит и с ним, и с Ахмедом. Но в то же время ему больше всего хотелось просто оставить записку и удрать. И самое худшее случилось бы, вернись она в комнату, когда он уже на полпути к побегу.

Чья-то записка в твоей комнате означает, что кто-то наведывался в твое личное пространство, пока тебя там не было. Что он прошел к твоему столу, придвинул к себе блокнотик с листками-стикерами, взял одну из твоих авторучек, причем обратил внимание, какими ручками ты пишешь. Некоторые девочки оставляют у себя на двери специальную белую доску с маркером — но тогда весь коридор бывает в курсе, что там написано на доске.

Когда Бен вышел на крыльцо своего общежития, сразу увидел за полосой ровного снега позади Дракона корпус Пейдж, где жила Элис. Кто, интересно, может сейчас оказаться там, в общей комнате, чтобы увидеть, как он войдет внутрь?

Бен прошел по дорожке до корпуса Пейдж и пожалел, что никого не встретил по пути, кто бы мог вполне обоснованно отвлечь его от того, что он собирался сделать.

Бен едва не молился, чтобы ее не оказалось в комнате. Ему очень хотелось совершить свой отважный поступок и в то же время не переживать тот ужасный момент, когда Элис посмотрит ему в глаза, однозначно поймет, что он задумал, и сделает серьезные выводы о его будущем в отношении нее.

Бен жалел, что не в силах остановить время и просто зайти к ней в общежитие, посмотреть, как она живет. Где она там обычно сидит? И есть ли там какая-то загородка у входа, которую ему надо будет обойти. А что, если в комнате окажется ее соседка? (А кстати, имеется ли у нее вообще соседка по комнате?) Какого цвета у нее диван? А что, если у нее там целая куча плюшевых зверушек и повсюду висят постеры с разными бойз-бендами?

И тут, подумав о мягких игрушках, Бен представил, как Элис сидит у себя на кровати и они разговаривают. И мысль о том, что он ее увидит на кровати — если это вообще может когда-то сбыться… Это для него было уже слишком, а потому, так и не успев ступить на крыльцо ее корпуса, Бен развернулся и пошел обратно. Всегда успеет с нею повидаться!

Вечером, вернувшись в свою комнату, Бен обнаружил на столе записку:

«Приветик!

Я тут делаю фотки для своего независимого проекта. Не хочешь тоже там запечатлеться?

Э.».

* * *

— Признаться, я и сама толком не представляю, что делаю.

Бен покраснел от неловкости, сидя на сером металлическом стуле.

— Что я должен сделать?

— Даже не знаю, просто сиди, где сидишь.

Склонившись перед камерой и посмотрев в видоискатель, Элис подумала: а не приболел ли Бен часом? Цвет лица у него был вроде нормальный, но он как будто весь дрожал и трясся — прямо как в первый день в школе. Элис взяла в руку дистанционное спусковое устройство для затвора, которое выглядело как спринцовка на длинном проводе, и продолжила глядеть в видоискатель, так и не нажимая кнопку.

В художественном корпусе несло растворителем и сырой глиной, к тому же Элис стояла слишком далеко от Бена, чтобы он мог уловить ее запах. За его спиной к стене студии был пришпилен большой кусок серой материи, свисавший длинными, полузатененными дугами, и это напомнило Бену модные фотосессии восьмидесятых.

Всякий раз, как Элис склонялась заглянуть в фотоаппарат, Бен не мог удержаться, чтобы хоть на секунду не посмотреть на ее грудь, закрытую желто-коричневой, цвета замши, свободной рубашкой, даже притом что он прекрасно знал, что девушка может увидеть его глаза через видоискатель. Между тем Элис как будто демонстративно все свое внимание сосредоточила на фотокамере.

— Отличный фотоаппарат, — произнес Бен.

— Ага. Ахмед на время одолжил. Сказал, что все равно никогда им не пользуется. Мол, хороших фотографий нашей школы и так предостаточно.

Бен до конца не понял, чувствует ли он себя при этом ущемленным.

— А кого ты еще фотографировала?

— Да целую кучу народа.

— А меня почему позвала сфоткаться?

В этот момент она щелкнула затвором. Фотокамера автоматически перемотала пленку для следующего снимка.

— Когда я прикидывала, кого бы мне сфотографировать, то просто подумала, что у тебя чаще всего такой сосредоточенный вид, как будто ты не очень уверен, — щелк! — какое впечатление производишь на других людей. И эта вот разница между тем, какое ты предполагаешь произвести впечатление, — щелк! — и тем, какое на самом деле производишь, очень интересна. Это придает тебе — щелк! — этакий выразительный, живой взгляд, и мне стало любопытно, смогу ли я — щелк! — поймать это — щелк! — на пленке. — Щелк!

Живой взгляд… Бен не до конца понял, что это означает. Сглотнув, он попытался заговорить с Элис,