— И давно ты с ним договорилась? — Я нарочно скалю окровавленные зубы, чтобы насладиться очередной порцией брезгливости на лице герцогини. Должен же и я получить от всей этой ситуации хоть какое-то удовольствие.

Она и правда бледнеет, но буквально заставляет себя стоять на месте даже когда кровь все ближе подбирается к ее белоснежным туфлям.

— Полагаете, Нокс, я вот так просто разболтаю вам все свои маленькие женские секреты?

В тусклом свете единственного факела ее лицо одновременно и похоже на лицо Тиль и выглядит абсолютно другим. Наверное, все дело в том, что на лице моей малышки я никогда бы не увидел такого откровенного презрения к чему бы то ни было, а настоящая герцогиня выглядит так, словно пришла в этот мир с отвращением ко всему живому.

Я должен заставить ее говорить.

Не знаю зачем, если так или иначе унесу эту тайну с собой в могилу. Но, может быть, Нокс, ты растерял не всю свою удачу?

— Должен ли я понимать эти твои слова как страх снова выпустить добычу из рук? — подначиваю ее. — Или у хитрой дочурки дохлого герцога на самом деле нет никакого плана?

Она прищуривается так сильно, что все ее лицо становится похожим на крысиную морду.

Я бы сказал, что это хорошее доказательство того, что чутье меня не подвело и правильно выбрал ее личную болевую точку. Даже если в ответ на это герцогиня коротко кивает одному из стражников с копьем и через мгновение я чувствую болезненный укол под ребрами. У меня перехватывает дыхание, живот сводит острыми судорогами. Несколько мучительных минут я чувствую себя распятой мухой в паутине, получившей смертельную дозу паучьего токсина, который уже медленно превращает внутренности в питательную смесь.

Но потом эта боль понемногу отпускает.

— Как тебе мое особенное угощение, Нокс? — Ради желания поближе рассмотреть мои мучения, герцогиня даже готова испачкать обувь. — Мой алхимик старался специально для тебя. Не беспокойся, Нокс, ты не сдохнешь от тех маленьких доз, которыми смочены наконечники копий моей охраны, но, поверь, каждый раз, когда твоя дерзость будет мне не по душе, ты будешь молить о смерти.

Я не издаю ни звука.

Однажды, когда в меня всадили порцию картечи и у полевого лекаря закончились обезболивающие, я пережил мучения и похуже, когда он по-живому вытаскивал из меня дробь. Так что «угощение» герцогини — не самый «лучший» десерт в моей жизни.

— Спасибо за гостеприимство, герцогиня, — пытаюсь, насколько это возможно, отвесить шутовской кивок, и снова наслаждаюсь ее перекошенной физиономией. — Польщен быть… твоим почетным гостем. Можно мне подушку, а то малость… затек зад.

Она снова кивает охраннику, и новая порция боли входит в мое тело вместе с острым наконечником копья.

Наверное, я переоценил свои силы, потому что в этот раз боль поднимается выше по позвоночнику, застревая где-то в затылке, и на этот раз не проходит гораздо дольше. А когда ко не возвращается способность видеть и слышать, я с трудом различаю лицо герцогини и мысленно благодарю ее алхимика за то, что не хотя бы не придется начинать ненавидеть лицо моей Тиль.

Тиль.

Пытаюсь пошевелить руками, но не чувствую даже пальцев.

Я должен выжить ради нее.

Должен найти свою монашку. Герцогиня держит ее в плену? Где-то здесь, в Горностаевом приюте?

Нужно заставить говорить эту мелкую падаль.

— Если честно, это даже не интересно, — с преувеличенным безразличием вздыхает герцогиня. — Тебя крайне неинтересно мучить, Нокс.

— Это потому что я не кричу? — усмехаюсь, но уже из последних сил. — Знаешь, что было действительно интересно? Слушать крики и мольбы о пощаде дохлого герцога Лу’На. Он обделался, когда я расплющил ему мизинец. Представляешь? Один палец — и он в штаны наложил. Вони было даже больше, чем когда он начал гнить заживо.

Герцогиня протягивает руку… но останавливается, сжимая в скрюченных пальцах лишь пустоту.

— Ты ведь не нужен мне живой, Нокс, — шипит сквозь зубы, но даже с шумом в голове я хорошо слышу фальшивые ноты.

Если бы я не был нужен ей живым — она бы просто перерезала мне глотку.

И точно не старалась бы приготовить «угощение» специально для меня.

— Но, если ты будешь и дальше выпрашивать, — продолжает гадина, — я решу, что ты не годишься даже на роль игрушки.

Это тоже ложь, теперь уже абсолютно неубедительная.

Что она хочет? Моя жизнь не представляет никакой ценности.

— Кстати. — Лу’На делает вид, что ее внезапно осенило, хотя на самом деле наверняка готовила и репетировала эту речь. — Всегда немного завидовала вашей с Эвином дружбе. Такое доверие, такая безоговорочная слепая вера. Ты ведь единственный, кому разрешается держать при себе кинжал даже в присутствие Его Величества?

Я чувствую себя полным ослом.

Тот гвардеец в замке — он ведь может стать «мной» в любой момент.

Проклятье!

Кончик копья правого стражника ложится мне под подбородок и приподнимает голову, чтобы герцогиня могла вдоволь полюбоваться моим лицом. Отрава во мне еще достаточно сильна, чтобы держать эмоции под контролем.

— Нокс, не стоит так огорчаться, — она прищелкивает языком, наслаждаясь заслуженным триумфом. — Кто-то должен был быть умнее тебя — это закон жизни. А теперь извини — мне пора спешить к жениху и поторопить его со свадьбой. Не терпится поскорее стать вдовой!

Когда стальные двери моей темницы закрываются, я понимаю, что на этот раз нас всех действительно обвели вокруг пальца.

Я не знаю, что с Тиль.

Я не понимаю, какую роль во всем этом «плане» играет химер и что, Бездна задери, и какую выгоду он поимел от этого гнусного предательства.

И, что самое паршивое, спасти нас всех может только чудо.

— Это — Логово, девочка, — говорит Владычица, когда дракон приземляется на вымощенной красным кирпичом площадке на вершине шпиля самой высокой башни. — Это — твой дом.

После полета у меня сильно кружится голова, и нужно время, чтобы побороть рвотные позывы и попытаться разглядеть место, куда мы попали.

Кажется, с высоты, я видела огромный черный замок, изуродованный каменными наростами и увитый страшными древними лозами, от одного вида которых кожа покрывалась мурашками ужаса. Сейчас, когда шип одной из них как живой маячит прямо у меня перед носом, я понимаю, что никогда в жизни не видела ничего более… ужасного и прекрасного одновременно. Шип тянется ко мне с тяжелой, обвившей колону ветки, как будто пробует на вкус, надавливая ровно настолько, чтобы на коже проступила капля крови.

Мне должно быть страшно.

Плачущий, я должна бы вопить от ужаса, но что-то внутри меня странно откликается на происходящее. Как будто я и правда где-то там, где должна была быть все это время.