Тень опускается все ниже, и когда громадная черная туша приземляется, земля дрожит, словно разделяет мой страх. Громадный, покрытый черной шипастой чешуей хвост змеится по земле, поднимая вокруг себя красную пыль. Когтистые лапы покрыты поцарапанными стальными наконечниками, а к кончику хвоста прикручен тяжелый стальной шар.

Мне страшно поднимать голову выше, потому что мой рассудок отказывается воспринимать за действительность даже такую малость.

Но, когда летающее чудовище перестает реветь, я слышу, как его наездник спешивается и медленно идет ко мне.

— Владычица, — благоговейно бормочет Сайфер откуда-то у меня из-за спины, и я впервые не слышу в его голое ни насмешки, ни ленивого снисхождения. Лишь кротость и страх.

Тень ложится на мое лицо.

Когтистые пальцы приподнимают его за подбородок, и хриплый, обезличенный голос приказывает:

— Открой глаза, девочка, и больше никогда их не закрывай.

Я подчиняюсь.

Эта женщина… она… прекрасна и ужасна одновременно.

Но вся ее кожа, словно доспехом, покрыта шипами и лозами, и острыми каменными наростами. Точно такими, как в это же мгновение начинают снова прорастать у меня на руке.

— Твоя мать всегда смотрела страху в лицо. И она не отвернулась даже когда Нокс пришел ее убить.

Я мотаю головой так яростно, что начинает болеть шея.

Нокс убил мою мать? Это какой-то абсурд. Этого не может быть. Нет. Конечно нет. Просто порождения Хаоса хотят меня запутать, смутить разум. Я же читала об этом в книгах в монастырской библиотеке — в «Томе Откровения» и в «Томе Истины». Слово Плачущего учило нас, его послушниц, не поддаваться искушению, не верить сладким речам демонов, потому что вся их сущность — ложь и скверна.

Хочу отступить назад, но дорогу перекрывает химер, и его когтистая лапа до боли сжимает мое плечо. Я сдерживаюсь, проглатываю желание выплеснуть боль криком. Это просто какие-то игры, а я в них — всего-навсего пешка. Они каким-то образом хотят меня использовать точно так же, как использовала герцогиня.

«Не верь ни единому слову, — учит внутренний голос. — Вокруг тебя всегда были одни предатели: Примэль, Лу’На, рогатый химер и даже Орви. Честным был только Рэйвен, даже если его честность каждый раз разбивала тебе сердце. По крайней мере он никогда не скрывал, что хочет посадить тебя на трон рядом с Эвином только чтобы у Артании была послушная и на все согласная королева-марионетка».

— Нужно возвращаться в Логово, — бросая взгляд мне за спину, говорит демоница. — Скоро здесь будут ищейки Нокса.

Я оглядываюсь, но не вижу ничего, кроме серьезного лица Сайфера и размытого облака пыли где-то на горизонте. Ищейки моего герцога придут за мной? Значит, он узнал правду и узнал, куда меня утащил химер?

Мне так хорошо от этих мыслей, что даже не возникает желания подавить триумфальную улыбку.

— Ты слишком долго жила среди людей, девочка, — говорит демоница, и ее заострённое лицо становится абсолютно непроницаемым. — Научилась видеть нас так, как видят они. Научилась чувствовать тот же страх и ту же ненависть. Пришла пора прозреть и принять свою кровь. Соул, задержи Зрячих. И возвращайся в Логово живым и невредимым.

— Да, Владычица.

О том, что он почтенно кланяется, я слышу по переливу колокольчиков в его рогах.

Владычица взбирается дракону на спину — в массивное черное седло, покрытое как будто тончайшей кожей с замысловатым тиснением. И когда она протягивает мне свою когтистую руку, я почему-то не могу найти ни единого довода разума, чтобы отказаться ее принять.

— Потому что пока твоя сущность спит, — демоница как будто читает мои мысли, — твоя кровь уже знает, кто на самом деле желает тебе добра. Пора возвращаться домой, девочка. Пора узнать, кто ты на самом деле и исполнить то, ради чего Хаос привел тебя в этот мир.

Я сажусь в седло позади нее и едва успеваю схватиться руками за крепкие поручни по бокам, потому что дракон стремительной стрелой взметает ввысь.

Я никогда и никому не рассказывал о тех днях, которые провел в пыточном подвале дохлого герцога.

Потому что именно там я знал про себя две вещи.

Вещь первая — я все-таки боялся смерти, и еще больше боялся, что подохну именно там. Не на поле боя, не с продырявленной грудью или вырванным сердцем, а в цепях, иссеченный кнутом, как хорошая отбивная.

И вещь вторая, которая стала для меня еще большим откровением — я могу желать смерти всему, что способно дышать, говорить и свободно передвигаться. И если бы в тот момент случилось чудо и каким-то небожителям пришла в голову идея превратить мои цепи в прах, я бы разорвал все живое, что встало у меня на пути.

Сейчас, когда я, еще даже не отрыв глаза, слышу вонь того самого подвала и ощущаю на руках тяжесть тех же самых цепей, самое время осознать еще одну правду о себе — я слепой осел.

И если бы не чувствовал эту ужасную вонь, то смело бы прибавил к этому еще и отсутствие нюха. Того самого, которым я кичился больше, чем всеми орденами от Эвина.

Я с трудом сглатываю, и в горле тут же появляется горький и металлический вкус собственной крови.

Странно, что после того, как тварь всадила в меня нож по меньше мере десяток раз, я все еще жив.

Я пытаюсь пошевелиться, но тяжелые цепи, на которых я распят на стене, словно подопытное животное, не дают никакого пространства для маневра. Похоже, с момент моего последнего «визита», Лу’На тут кое-что изменила и улучшила.

Пока я пытаюсь отдышаться, тяжелая, обитая металлом дверь на противоположной стене, медленно и с противным лязгом открывается. Двое безликих стражей в черном проходят вперед, берут меня на прицел наконечниками длинных копий, и только после этого в мои «покои» входит мелкая герцогиня.

Она в белом, мать ее, и нарочно ступает очень осторожно, чтобы не испачкать носки дорогих шелковых туфель. Такая же показушница, как и ее папаша — старый дохляк тоже любил показать, насколько грязный вокруг него мир, ведь он один — в сияющих доспехах.

— Вижу, ты подготовилась к моему визиту, — не могу сдержать ядовитое замечание, и позволяю крови свободно стекать по моим губам. — Много чего тут… улучшила.

Шевелю кистями рук, но даже это сделать едва ли получается, потому что теперь мои кандалы приколочены прямо к стене.

— Не сомневалась, что ты оценишь мои старания, — елейным тоном отвечает она, носовым платком очень жеманно прикрывая нос. — Теперь ничего не помешает мне наслаждаться твоим обществом долго, долго и… долго, Нокс.

Я не сомневался, что живым мне из этого проклятого места уже не выбраться. Не может же так сильно везти дважды. Даже мне — поцелованному богами в задницу герцогу Ноксу, которого часто называли «заговоренным». Хотя в последнее время я так часто ходил по краю жизни и смерти, но впору передавать это «почетное прозвище» другому счастливчику.