учиться, просвещаться, чтобы никто не мог осо­знать смысла совершенного им преступления, столь неслыханного, что никто не хочет поверить в него. Безумец! Что ты наделал? Ты перере­заешь жертве горло, но крик боли выходит через рану и звучит сегодня по всему земному шару. Пресса Европы и Америки называет тебя не­истовым, ненавистным Нероном, жестоким тираном. Твои преступления и жертвы сочтены, и призывы к отмщению уже достигают твоего слуха. Вся европейская печать пишет сегодня о событиях в Аргентине с таким жаром, будто они происходят в Европе, и слово «аргентинец», к твоему позору, на устах у всех цивилизованных народов.

Сегодня все подлежит обсуждению в печати, и твоей гнусной «Гасете» противостоит сотня свободных газет, которые сражаются с тобой в Париже и Лондоне, в Бразилии и Чили, Монтевидео и Боливии и сооб­щают о твоих злодеяниях. Несомненно, ты заслужил славу, о которой мечтал, но никто из твоих изгнанников не променял бы единого часа своей жизни, полной лишений, мрачной и одинокой, на то, что приносит тебе твоя ужасающая известность, на твое существование под ударами противников и уколами совести, корящей тебя за содеянное тобою зло. Американец, враг европейцев, ты кричишь по-французски, по-англий­ски и по-испански: «Смерть чужестранцам! Смерть унитариям!» О, не­счастный, ты чувствуешь, что твой конец приближается, и потому ты проклинаешь на всех языках иностранцев и печать — оружие унитариев. В каком американском государстве это видано — в ответ на статьи в американской и европейской прессе Росас вынужден переводить на три языка свои официальные оправдания! Но кого убедят твои позорные диа­трибы, если известно, что они написаны той же грязной окровавленной рукой, что написала отвратительный призыв «Смерть диким, проклятым, грязным унитариям!»?!

Одним словом, то, что казалось малозначительным, внутренним делом Аргентинской Республики, стало сегодня предметом заботы всей Амери­ки и Европы. Теперь это вопрос, важный для всего христианского мира.

Росас преследовал политических деятелей, писателей, литераторов? Однако посмотрим, что произошло. Политические идеи, которыми руко­водствовались унитарии до 1829 года, не могли послужить прочным ос­нованием Республики и свободы; они лишь всколыхнули пампу, и их здание, выстроенное на песке, рухнуло. Росас же излечил общество от неопытности и непрактичности, преподав жестокий и поучительный урок своим деспотизмом. Выросли новые поколения, воспитанные в этой шко­ле политической практики, и они знают, как перекрыть пути, по которым в один прекрасный день вновь может вырваться на простор злой гений, подобный Росасу. Понятия «тирания», «деспотизм», обесцененные частым употреблением в печати, в Аргентинской Республике обретают свой из­начальный смысл и пробуждают в душах горестные размышления; от звука этих слов вновь начинают кровоточить все раны страшного деся­тилетия. Придет день, когда именем Росаса будут пугать ребенка, не желающего умолкнуть, когда его имя будет вызывать дрожь в путнике, застигнутом ночною тьмой. Его багровая лента, знак страха и погромов, знак, укоренившийся в сердцах его вассалов, станет достопримечатель­ностью национальной истории и предметом любопытства для всех путе­шественников из дальных стран.

Преданные знанию юноши от преследований Росаса рассеялись по всей Америке, повсюду они изучают жизнь, обычаи разных народов, их образ правления; везде они примечают, с помощью каких мер поддерживается порядок без ущерба свободе и прогрессу, они наблюдают, что препятствует общественному благополучию. Одни путешествовали по Ев­ропе, изучая право и государственное управление, другие поселились в Бразилии, те в Боливии, иные — в Чили[432], кто-то, объехав пол-Европы и пол-Америки, везет с собой бесценный клад практических знаний, опы­та и сведений, который в один прекрасный день будет принесен на ал­тарь родины. Родина примет в свое лоно эти тысячи изгнанников, что сегодня, рассеявшись по всему миру, ожидают, когда пробьет час неле­пого, противного всякому здравому смыслу правительства, хотя пока оно еще не уступает напору сил, что непременно приведут к его падению.

Что касается литературы, то Аргентинская Республика сегодня в ты­сячу раз богаче, чем когда бы то ни было, писателями, способными про­славить американскую страну. Если после всего описанного мною оста­нется сомнение, что сегодня в Аргентинской Республике борются циви­лизация и варварство, то достаточно доказательно то обстоятельство, что на стороне Росаса нет ни единого писателя[433], ни единого поэта, кото­рыми столь богата молодая нация. В течение трех лет подряд в Монте­видео проходили литературные турниры в честь 25 мая[434], где десятки поэтов, вдохновленных любовью к родине, оспаривали лавры победителя. Почему поэзия покинула Росаса? Почему ни одной рапсодии не написа­но сегодня на земле Буэнос-Айреса, в иные времена столь богатой пес­нями и рифмами? За границей существует четыре или пять писательских обществ, которые начали собирать сведения для создания истории Рес­публики, столь богатой событиями, и воистину поразительно количество материалов, обнаруженных во всех концах Америки: рукописи, издания, документы, старые хроники, дневники, записки путешественников и т. п. И однажды, когда эти материалы увидят свет и пополнят многотомное собрание Анхелиса[435], собравшее лишь малую их часть, Европа поразит­ся этому богатству.

Какие богатые плоды пожнет народ Аргентины в недалекие уже дни, когда тиран захлебнется в пролитой им крови! Какой урок, какой опыт обретен аргентинцами! Наше политическое образование завершено! Все социальные вопросы изучены нами: Федерация, Объединение, свобода вероисповедания, иммиграция, речное судоходство, политическое право, свобода, тирания; мы изучили все и заплатили за все потоками крови. Идея необходимости власти укоренилась в наших сердцах, как и мысль о необходимости поставить преграду на пути произвола власти — эту мысль своими зверствами вселил в нас Росас. И теперь нам не остается ничего иного, как довершить то, чего он не сделал, и восстановить им разрушенное.

Он за пятнадцать лет своего правления не предпринял ни одной адми­нистративной меры во благо внутренней торговли и новорожденной про­мышленности наших провинций; народ же с жаром возьмется за разви­тие хозяйства и средств сообщения, а Новая Власть отдаст все силы вос­становлению почтового сообщения и обеспечению страны путями, которые проложены самой Природой по всей территории Республики[436].

Он за пятнадцать лет своего правления не пожелал ничего сделать для укрепления южных и северных границ страны линией фортов, ибо это дело, благое для Республики, не принесло бы ему никакой пользы в борьбе с его противниками; Новая Власть разместит на южных грани­цах регулярную армию, укрепит пограничные территории и создаст там военные поселения, которые за пятьдесят лет превратятся в цветущие города и изменят облик провинций.

Он ненавидел само слово «европеец» и враждебно относился к иност­ранной иммиграции; Новая Власть создаст крупные общества для покро­вительства иммиграции и распределения земель по берегам бескрайних рек, и за двадцать лет у нас произойдут такие изменения, какие про­изошли за такой же