в Аргентинской Рес­публике уже завершилась и только существование ненавистного тирана, ею порожденного, препятствует тому, чтобы уже сегодня она встала на путь неуклонного прогресса, которому вскоре позавидуют некоторые соседние американские народы. Борьба пампы и городов подошла к кон­цу; всех объединила ненависть к Росасу, ведь все — и прежние федера­листы, и старые унитарии, и новое поколение — подвергались его пре­следованиям, и теперь между ними союз. Жестокость и своеволие тира­на ввергли Республику в пучину войн, и Парагвай, Уругвай и Бразилия непременно нанесут ему поражение, если сама Европа не окажется вы­нужденной уничтожить помост из трупов, на котором он возвышается. Пусть те, кто все еще хранит предубеждение против иностранцев, от­ветят на такой вопрос: «Если закоренелый, жестокий преступник или исступленный безумец захватил где-нибудь власть, должны ли другие страны терпеть его и допускать губительное буйство тирана, чреватое безжалостными убийствами и утратой покоя во всем мире?»

Однако нельзя ждать избавления лишь извне. Провидению угодно, чтобы из кровавой драмы нашей революции побежденная партия и столь­ко раз попранный народ вновь поднялись с оружием в руках — они слышат стоны жертв. Шесть тысяч бойцов — ветеранов из героической провинции Коррьентес под командованием победителя при Табладе, Онкативо и Каагуасу — однорукого генерала Паса, стреноженного, как на­зывает его Росас,— в этот час, наверное, уже вступили в сражение; бес­новатый тиран, на совести которого столько жертв, в ярости искусает губы до крови, оттого что продержал Паса в тюрьме десять лет и не убил его, однорукого, стреноженного, того, кто сегодня готовится отпла­тить ему за все преступления! Провидению было угодно сделать подсуди­мого тюремщиком и охранником того, кому предназначено судьбою отом­стить за Республику, за Человечество, за Справедливость.

Да укрепит Бог твое оружие, славный генерал Пас! Если ты спа­сешь Республику, твоих лавров никто не оспорит. Если ты падешь, ни единого недоброго слова не прозвучит у твоей могилы! Народ поддержит тебя или горько раскается в своей слепоте и в своем падении!

ДОПОЛНЕНИЯ

ЗАМЕЧАНИЯ ВАЛЕНТИНА АЛЬСИНЫ К КНИГЕ «ЦИВИЛИЗАЦИЯ И ВАРВАРСТВО»

(фрагмент)

...Приступая к этим замечаниям, я исходил из того, друг мой, что могу быть совершенно искренним с Вами в высказывании моих суждений, покажутся ли они Вам неверными или ошибочными. Но, может быть, я заблуждаюсь в своей убежденности? Если это так, не продолжайте чтения и разорвите эти листки. Если же я не ошибся, в таком случае скажу, что Вашей книге, обладающей столь удивительными достоинства­ми, присущ, на мой взгляд, один общий недостаток — преувеличения. В Вашем сочинении много поэзии, если не в том, что касается идей, то по крайней мере в способе их выражения. Но ведь Вы не ставили перед собой задачу написать роман или эпопею, Вы пишете подлинную историю — социальную, политическую, порой военную; историю интерес­нейшего периода современной жизни. А коли так, то необходимо соблю­дать, насколько это возможно, историческую точность и строгость. Пре­увеличения же препятствуют тому. Хотя, должно быть, Вы не можете не прибегать к ним, и знаете почему? Потому, полагаю — впрочем, ко­нечно, я могу и сильно ошибиться,— что у Вас есть предрасположен­ность к системе, а системы, как в науках социальных, так и естествен­ных, не самый лучший способ обнаружения истины, точного ее исследо­вания и правдивого изложения. Если дух находится во власти заранее придуманной идеи и стремится доказать ее верность, он, сам того не со­знавая, оказывается перед возможностью совершить значительные ошибки. Тогда писатель, вместо того чтобы мыслить аналитически, изу­чить каждый факт сам по себе, как и то, что из него следует, и на основе всех выводов и наблюдений только в заключение анализа извлечь главный итог, или результату вместо этого он использует синтетический метод, то есть, утвердив свою основную идею, обозревает имеющиеся факты не с целью исследовать их философски и каждый в отдельности, а чтобы привлечь их для подтверждения верности излюбленной идеи и с их помощью построить здание своей системы. А отсюда, естественно, следует то, что, когда обнаруживается факт, подтверждающий эту идею, писатель его преувеличивает и усиливает его значение, а когда встреча­ется факт, не укладывающийся, как должно, в эту систему или противо­речащий ей, то он отбрасывает, искажает или по-своему его истолковы­вает; и тогда возникают неестественные аналогии и искажения; отсюда неточные или неполные суждения о людях и событиях и обобщения, в результате которых факт единичный, а порой случайный или незначи­тельный сам по себе превращается писателем в правило или всеобщую закономерность. Все это неизбежно при создании систем: они требуют множества жертв. Вы намереваетесь показать активную борьбу между Цивилизацией и Варварством, борьбу, которая зародилась давно и дол­гое время обнаруживала себя лишь глухими отзвуками, и в этой борьбе между селом и городом, согласно закону необходимости, своего рода раз­новидности фатализма, село победило, и иначе быть не могло. Полагаю, что эта идея содержит часть истины, хотя, по моему скромному мнению, она верна не во всем. В дальнейшем я вернусь еще к этому. Забегая вперед, лишь скажу, что, возможно, подобным исходом мы обязаны не столько какому-то определенному состоянию вещей, умов и чувств в де­ревнях, сколько тысячам случайностей и непредвиденных обстоятельств, тысячам фактов, самих по себе незначительных, нашему невежеству и не- изученности состояния собственного общества, как и множеству полити­ческих и военных ошибок. Я говорю это единственно с целью пояснить мою мысль о том, какое воздействие на исторические исследования ока­зывают преувеличения — это неизбежное следствие заранее выстроен­ной системы. Так, то, что Вы пишете о проводнике, злом гаучо, следо­пыте и т. п., пусть это и необходимо для Вашей системы, пожалуй, не будет столь повсеместным и общим, как это вытекает из Ваших утверж­дений. Я ни в коей мере не ставлю под сомнение верность этих фактов, в особенности что касается чудес, которые творит следопыт (они вполне заслуживают именно такого названия), хотя сам я никогда не слышал ничего даже вполовину похожего. Я хочу только сказать, что когда эти страницы прочитают европейцы или даже жители других стран Амери­ки, то все они решат, что таковые качества аргентинских гаучо всеоб­щи, обычны, а в действительности это исключение, редкость. Вы же пре­вращаете эти исключительные свойства в нечто свойственное всему дан­ному классу, а это, полагаю, неверно; и в итоге стремление свести все в систему неизбежно влечет за собой преувеличения в деталях. В под­тверждение наблюдений, которые содержат настоящие Замечания, приве­ду слова из Вашей книги: «В тот миг (давайте сосчитаем все гипербо­лы.— Примеч. В. Альсины) в его памяти промелькнули десять тысяч по­местий,