женщина. Ты что, хочешь кончить, как твоя тетя Блессинг?

– Так вот чего ты боишься? – Это не крик, но в моем голосе есть сила. – Что я повторю судьбу тети Блессинг – или твою?

– ЧТО? – Мать не верит своим ушам. У нее такой вид, будто я отказалась при ней от своей веры или сообщила, что иду в стриптизерши. От этого ее вида у меня учащается сердцебиение, но я не останавливаюсь.

– Папа… – произношу я одними дрожащими губами. – Почему ты о нем не говоришь?

– О чем ты?.. Пожалуйста, Инка, не оскорбляй меня.

– Нет, мама, ты о нем не говоришь! – выкрикиваю я. – Каждый раз, когда я про него спрашиваю, ты отвечаешь, что я задаю слишком много вопросов, или вообще не обращаешь внимания.

Мать фыркает.

– Сегодня ты решила меня оскорбить.

– Вот видишь, ты этого даже не отрицаешь. – У меня подступают к глазам слезы, когда я вспоминаю, что говорила, «работая со стулом». Сердце бьется с пугающей скоростью. – Мама! – говорю я дрожащим голосом. – Пожалуйста, мама, посмотри на меня.

Она едва поворачивает голову.

– Ты никогда не рассказывала, как пережила его потерю. Как это – быть уже не женой, а матерью-одиночкой. Как это, когда разом изменяется будущее…

Она складывает руки на груди, но глаза блестят, как будто она тоже борется со слезами.

– Мама, ты боишься, что я буду одинокой, как ты сейчас? – Как ни слаб мой голос, смысл сказанного ясен.

Внезапно моя мама перестает сдерживаться: она рыдает в голос, слезы льются в три ручья.

– Кунле, Кунле… – повторяет она папино имя.

– О, мама! – Я бросаюсь к ней, обнимаю, заливаю ее своими слезами. Мы обе громко рыдаем. Мы не в состоянии друг друга утешить. Но даже это утешает, вдруг появляется у меня мысль. Мамин срыв причиняет мне боль, зато мы наконец-то обнимаемся. Не помню, когда я последний раз обнимала вот так мать. Может, вообще никогда.

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива… – бормочет она мне в плечо, не справляясь с рыданием. – Я должна была быть сильной ради тебя и Кеми, должна была!

Мы не отпускаем друг друга. Обе мы не знаем, что сказать, и просто стоим, слегка раскачиваясь. Делая упражнение с Джеки, я минут двадцать обращалась к воображаемой матери, но все равно этот момент тишины вдохновляет сильнее всего. По моей щеке стекает в уголок рта еще одна слезинка. До меня доходит, как это освобождает – возможность сказать, что думаешь. Защитить себя. Насколько проще быть самой собой, чем силиться быть кем-то еще. Мне нравится это чувство. Нравится эта Инка. Пора к ней привыкать.

Июнь

Наслаждение моментом

Пятница

Рейчел:

Ровно месяц до моей свадьбы!!!!!!!

Destiny’s Child снова

вместе

Инка:

Уже заждалась!!!

А вообще-то нам нужно новое название.

Какие предложения, девчонки?

Ола:

Как вам «Невестины сучки»

Инка:

Ха-ха-ха

Тогда уж «Бюстгальтеры»

Нана:

Предлагаю сокращение НОРИ?

Ола:

ИОРН? РОНИ?

Инка:

Я знаю!

ОРНИ[32] 

Ола:

Обалдеть!

Нана:

Я вообще подавилась водой

Рейчел:

Ну, Инка,

Ты – королева тухлых шуток

Если бы в начале года кто-то мне сказал, что на показе моделей я буду сидеть рядом со своей матушкой и делать селфи, я бы рассмеялась этому фантазеру в лицо. Серьезно. Тем не менее все так и происходит. Мы улыбаемся и фоткаемся щека к щеке, стараясь не вылезти из кадра.

После того как мы с мамой вдоволь нарыдались в чулане на крестинах Чинеду, было условлено, что мы продолжим разговор на следующий день, после церкви, у нее дома. Там мы листали ее свадебный альбом, и она рассказывала про папу, про то, каким он был романтичным. Теперь я понимаю, почему ей так важно, чтобы и у меня получилось так же. Еще мы обсудили тетю Дебби – мама согласилась с ней переговорить – и то, каково это, когда тебя вечно сравнивают с Кеми.

– Прости меня, – сказала мама, кладя руку мне на колено. – Теперь я буду сначала думать, а потом говорить.

И тут я сделала свое важное объявление: что, следуя позыву души, продолжу карьеру в благотворительности. Мамино отношение к этой сфере не изменилось, но она стала теплее относиться к моему намерению, услышав о гармонии между работой и жизнью.

– Это значит, что у тебя будет время на поиск хузбанда?

– Мам!..

– Знаю, знаю, шучу.

Я еще не нашла работу, но не собираюсь сдаваться, пока не найду.

Я не только ищу работу и провожу больше времени с мамой и с Кеми, но и с пользой посещаю психотерапевта, помогающего мне лучше разобраться в себе.

Показав маме селфи – получилось мутновато, но ничего, сойдет, – я поворачиваюсь влево, к Оле. Та не отрывается от тети Дебби. Ола теперь тоже посещает психотерапевта, и ее дела с матерью пошли на лад.

– Ну, как ваше мнение? – говорит Ола, глядя на свою мать, а потом на меня.

Показ моделей Наны еще только начинается, но я жду от тети Дебби только оценки «отлично». Во-первых, хорош сам зал. Перед нами Т-образный ярко освещенный подиум, сзади него большой экран с завораживающими видео в такт энергичной танцевальной музыке. В первом ряду сидят VIPы – влогеры, блогеры, прочие знаменитости. («Это Патриция Брайт?[33]») Рядом с подиумом сидят на полу фотографы, готовя к бою свое снаряжение.

– Что ж… – говорит тетя Дебби, наклонив голову. Все мы ждем ее приговора.

– Чудесно, – выдавливает она. Мы с Олой хлопаем в ладоши.

– Так ты думаешь, что Нана совершила ошибку? – Начав посещать психотерапевта, я без стеснения говорю то, что думаю. – Несколько месяцев назад ты, тетушка, говорила, что Нане хорошо бы поступить в универ…

– Я?! – У тети Дебби ошарашенный вид. – Нет, ты не поняла. Я говорила, что если бы она училась в университете, то это пошло бы ей на пользу.

Мы с Олой ухмыляемся.

– Но должна сказать, – тетя Дебби поправляет свои манжеты, – она целеустремленная