наблюдает за ней из окна гостиной. Как мне удалось произнести вслух то, о чем я даже не думала? Она ходит долго, пока дурнота не отступает, оставив ее до невозможности усталой. Серж берет Катрин за руку, тянет к дому. На кухне Жоэль и Анри как сидели, так и сидят за столом. Они с недоумением смотрят на бледную как смерть невестку. Серж ведет жену наверх, укладывает в постель.

Катрин тогда проспала пятнадцать часов, а когда очнулась, плохо помнила случившееся. Думала ли она, что умирает? Или было что-то пострашнее? Как перевести в словесную форму жуткое ощущение исчезновения, аннигиляции? И все-таки она забывает. На время нормальная жизнь отвоевывает свои права. Катрин перестает замечать отстраненность семьи от всех и вся во внешнем мире. Собачий лай больше не будит ее среди ночи, но во сне она видит бешеные своры, за ней по пятам мчатся животные – то ли свиньи, то ли собаки, они лязгают зубами, из пастей клочьями летит пена.

Анри все реже появляется дома, всклокоченный, грязный, угрюмый, с лихорадочно блестящими глазами. Его одолевают мысли о ферме и окрестных полях. Днем и ночью он медленно ездит по дорогам, положив ружье на пассажирское сиденье. Анри мучает бессонница, он спит урывками, когда усталость берет верх над мозгом. Много раз он едва не убивается, потеряв управление внедорожником, и тогда съезжает на обочину, кладет голову на руль и проваливается в сон.

Каждый раз ему снится Зверь. Он выскакивает из тени и нападает. В повторяющемся кошмаре Анри падает внутрь загона в свинарнике, побежденный болезнью. Бывали времена, когда голодные свиньи бродили по улицам деревень и могли сожрать ребеночка. Анри помнит наставление отца: никогда не наклоняйся и не играй, сидя на земле, если рядом с тобой хряк. Во сне он лежит на спине, не в силах шевельнуться, навоз затекает ему в рот и нос. За кругом света движутся животные, он помнит, что давно их не кормил, и они исхудали и одичали. Сначала Анри их не видит, только угадывает – там, в тени. Оголодавшие животные становятся смелее, подходят, принюхиваются. Он чувствует на щеках горячее дыхание, рыла тычутся ему в шею и руки. Анри хочет позвать сыновей, но не может издать ни звука. Самый дерзкий хряк кусает его за лицо. Ему не больно, но он чувствует, как зверь резким движением отрывает лоскут кожи, и в остальных животных просыпается свирепый инстинкт. Они кидаются скопом, откусывают нос, губы, пережевывают хрящи. В дверях загона кто-то стоит и бесстрастно наблюдает за происходящим. Это отец. Он говорит, качая головой:

А ведь я предупреждал. Сам знаешь, чем все закончится.

Анри с воплем просыпается, открывает дверцу машины, падает в канаву, встает, шатаясь, бредет по полям, с трудом обретая ясность сознания. Лекарства больше не сбивают температуру, лихорадка терзает его круглые сутки. Очень скоро образы из снов смешиваются с реальностью. Он едет по дороге и видит вдалеке Марселя. Мираж, до которого ему никогда не добраться. Фигура отца мерцает, вибрирует то на опушке перелеска, то среди пустоши, застывшая, невозмутимая.

В голове Анри всплывают давно и, казалось, навсегда забытые воспоминания: мать защищает его от пьяного мужа… Она рядом… Он ужасно боится отца. Иногда Марсель забирает головку сына в горсть и сильно сжимает. Анри чувствует въевшийся в кожу запах жевательного табака (от него пожелтели большой и указательный пальцы), земли, металла и свиного навоза.

Анри привык к тому, что его отец похож на чудовище, и вспоминает об этом, только поймав чужой взгляд. Встречаясь с Марселем в деревне или на рынке, одни отворачиваются, другие смотрят с жалостью, дети таращатся, замирая от ужаса. Анри впервые познает чувство стыда, когда идет по улице за руку с отцом и ему хочется провалиться сквозь землю. Мальчик начинает привыкать к отъединенности семьи, она защищает их от чужаков. От тех, кто снаружи. Анри старается выказывать Марселю почтение, быть послушным и незаметным – чтобы уравновесить жестокость окружающего мира.

Видишь вон те дубы? Однажды все станет твоим – отсюда и дотуда!

Марсель привел сына на край Долин, положил руку на угловатое плечико и обвел широким жестом земли, которые Анри будет покупать, расширяя хозяйство. Часто ему приходилось торговаться, но это не имело значения: главным было собрать территорию, обозначенную в тот день отцом. Он даже дал взятку главе одного семейства из Пюи-Ларока, чтобы получить их крошечный участок. Именно здесь патриарх убил себя и словно бы проклял Долины.

Анри возвращается к машине – дверца открыта, аварийные огни мигают. Он достает прикуриватель, делает первую затяжку – сердце бьется в горле – устраивается на сиденье и закрывает глаза, пытаясь отогнать голоса, образы, чувства. Мимо проезжают машины, водители жмут на клаксоны.

Его состояние стремительно ухудшается. Лицо заросло жесткой щетиной. Возвращаясь домой (все реже), он старается не встречаться с сыновьями, внуками или с Габриэль. Озабоченность и жалость в глазах родных, как и их молчание, красноречивее слов говорят о том, каким они его видят. Анри больше не смеет смотреться в зеркало ни в ванной, ни в машине. Когда собственный запах становится невыносимым, он решается принять душ. Раздевается, осматривает гематомы на животе и бедрах. За лето он потерял никак не меньше пятнадцати килограмм. Горячие тугие струи воды приносят короткое облегчение, и Анри дремлет, обняв руками мозолистые колени, просыпается, цепляется руками за бортики ванной. В обрывке сна ему снова явился то ли Зверь, то ли Марсель, призывая продолжить поиск. Он со стоном встает, промокает ошпаренную спину и заворачивается в жесткое полотенце.

Анри больше не берет с собой собаку. Бывают ночи, когда он спит под пледом на заднем сиденье «нивы», припаркованной на грунтовой дороге близ Долин. Однажды утром, в середине сентября, на рассвете, Анри снова обнаруживает потравы на кукурузном поле. Он опускается на колени и ясно видит глубокие отпечатки копыт на влажной земле.

– Я был прав!

Резкая боль в груди заставляет его сложиться пополам. Анри кладет ладонь на сердце, шатаясь, бредет по полю. С неба на него смотрят хрупкие звездочки.

– Я был прав! – Жестокий приступ кашля гонит прочь фазаньих курочек.

На вершине холма, контражуром в свете рождающегося дня, висит тень Марселя в лиловом ореоле.

– Что скажешь, старая сволочь? – кричит призраку Анри и, не дождавшись ответа, продолжает: – Говори! Что тебе нужно? Что ты от меня ждешь, падаль?

В ответ – тишина. Анри снова заходится в приступе жирного мучительного кашля, сплевывает комок кровянистой мокроты, и он застревает в