– Спасибо!

– Да. Как я и говорил, выбора у меня нет.

Она сглотнула.

– Ты… ты ведь ешь лапшу, да? – осторожно спросила она.

– Что, прости?

– Ну, пасту, ты любишь пасту?

– Да…

– Знаешь, я готовлю очень вкусную пасту. В смысле, сама. Пасту. Такую, из теста, замешиваю и… соус у меня тоже хорошо получается. Все так говорят. Так что я подумала, ну, ты же спас мне жизнь и… Сегодня вечером. П-перед тем, как я уйду на работу. Если хочешь, я приглашаю тебя на ужин? Макароны с соусом?

На одно неприятно долгое мгновение между ними воцарилась тишина. В отличие от гомона в доме. К тому моменту практически все нежители вышли из своих квартир, проковыляли по коридору, внизу кто-то уже возмущенно кричал из-за шума, снаружи взвыла сирена и залаяли собаки. Мона отключилась от окружающего хаоса, когда на ней сосредоточились два горящих глаза.

– Итак… ужин? – спросил он.

– Да! Эм, в шесть вечера у меня. Ну, у меня на кухне! – быстро выпалила она и преувеличенно энергично закивала. На лице у нее опять отразился стыд. Щеки, должно быть, уже пылали.

– Согласен.

А потом воздух словно вздохнул, и он исчез. Его ухмылка и горящие глаза еще миг светились в коридоре, прежде чем раствориться.

Тогда Мона осознала, что только что пригласила к себе домой архидемона. Архидемоны не ужинали с ведьмами, а если и ужинали, то они оказывали друг другу совсем другие услуги. Но вообще-то из лифтов демоны тоже никого не спасали. Оставалось надеяться, что макароны с соусом не были каким-то извращенным кодовым названием для секса на кухонном столе.

Глава 25. Макароны с соусом

К сожалению, Бальтазар и в повседневной одежде оставался Бальтазаром. Архидемоном, с чьей аурой никогда не сравнится ни один человек. Ему слишком шли джинсы и толстовка. Он разговаривал как обыкновенный смертный и выглядел вполовину не таким раздраженным, как всегда. Пока Мона на кухне нервно портила свой соус, демон рассматривал предположительно проклятую раму. Сегодня у нее пропало желание подниматься на последний этаж и искать эксперта по проклятиям. Раму можно отдать туда и завтра, когда по коридорам не будут слоняться все обитатели дома.

– И никого не насторожили страдающие лица в этом куске дерева?

Мона лишь помотала головой, сражаясь с температурой плиты.

Пару секунд Бальтазар задумчиво мычал. В конце концов, он воспринял проблему всерьез, и от связанного с этим облегчения у Моны снова появилось странное покалывание в животе. У нее вообще слишком часто покалывало в груди и в животе, когда дело касалось его.

– К сожалению, не могу сказать, насколько старо это проклятие. Может, это чистая случайность, что оно активировалось из-за тебя, но да, оно реагирует на ведьм и колдунов и довольно… смертельное.

Деревянная ложка плюхнулась в кастрюльку с соусом. Мона отвернулась от плиты, в смятении запустила руки в волосы. Профессор Копролит, Борис и она сама неоднократно дотрагивались до этого адского предмета.

– А как же он?.. – пробормотала она, выключила плитку и осторожно пригляделась к деревянной раме. Бальтазар медленно провел ладонью по каркасу, и послышался тихий крик, словно издалека.

– Есть кто-нибудь, кто желает твоей смерти? – небрежно спросил он, и Мона ощутила зарождающийся внутри жар.

– Что, мне? Нет! Конечно нет! – Мона решительно скрестила руки на груди, чтобы скрыть свою неуверенность. Она ведь ведьма, а потому автоматически попадала в черный список самых разных группировок. Даже Бальтазар намекал, что с удовольствием бы от нее избавился, не мешай ему связь призыва. А еще тот запах манной каши, который постоянно ее преследовал. Что, если ей все-таки не почудилось?

– Что ж, плачет не проклятие. Рама плакала из-за тебя, – пояснил он.

– Что, прости?

– Радуйся, иначе эта штука, возможно, действительно убила бы тебя.

– Р-радоваться? И п-почему она сейчас не плачет? – заикалась она.

– Потому что тебе не грозит смертельная опасность.

– Минутку, что? Не понимаю. – Мона села на стул за кухонным столом. Ей пришлось глубоко подышать.

– Смертельные проклятия иногда привлекают банши. Одна из них торчит в этой раме и всякий раз, когда ты была близка к тому, чтобы активировать проклятие, она хотела объявить о твоей смерти… – Ухмылка Бальтазара вернулась. Мона же искренне не разделяла его восторга, однако его взгляд предназначался раме и существу, которое в нем застряло. Искра дьявольского предвкушения у него на губах имела демонические масштабы.

– Тебе очень повезло, что это дилетантское покушение приманило такой жалкий экземпляр банши.

Из рамки вырвалось возмущенное, но одновременно хнычущее «Эээээээй!». Бальтазар грубо ударил по ней рукой, и хныканье тут же перешло в злобное бурчание, состоящее из одних оскорблений. Мона заметила, как на миг в глазах архидемона вспыхнул гнев. Банши входили в зону его ответственности, может быть, поэтому он так рассердился.

– И что нам теперь делать? – спросила ведьма и немного отодвинулась от стола – так она создала большее расстояние между собой и этой проклятой хренью.

– Что ты должна была делать с рамой?

– Вообще ничего, она просто висела в коридоре перед… перед… моим… когда я по ночам охраняю саркофаг…

Ухмылка появилась опять.

– Да что такого смешного? – надулась Мона.

– Ну, я просто поражен, какая у тебя захватывающая жизнь. Мы знакомы всего… сколько? Два месяца? И в который раз я уже спасаю твою задницу? Кто бы мог подумать, что брак с тобой окажется настолько интересным? Как ты вообще без меня выжила, милая?

Она воздержалась от злобного рыка и вместо этого показала демону язык.

– Так как вы постоянно передвигали раму из-за рыданий, проклятие не смогло подействовать. Полагаю, ты каждый раз вскакивала, когда слышала банши?

– Да. Конечно. А-а о каком проклятии идет речь? – Теперь Моне тоже стало любопытно. Рядом с Бальтазаром она чувствовала себя в безопасности, он бы не подверг ее никакой активной опасности, может, не из любви к ближнему, а скорее повинуясь принуждению, но это лишь еще больше ее успокаивало. С грозящей смертью ей пришлось смириться еще в детстве, потому что в одном демон прав: то, что она дожила до этого дня, было сродни чуду.

– Ты всегда сидишь в коридоре перед усыпальницей с саркофагом Сонотепа, верно?

Мона кивнула:

– В районе полуночи, обычно до часа ночи.

– Этого хватило бы. Рано или поздно рама засосала бы тебя и сделала из тебя… часть картины. По крайней мере, из твоего тела. А душа бы при этом… – Он изобразил рукой полет и присвистнул, Мона лишь скривилась. – И она бы законсервировала твою магию. Знаешь знаменитый «Крик» Мунка? – Снова эта широкая