ухмылка. Она только оскалилась. Неудивительно, что произведение искусства так завораживало посетителей.

– Вот дерьмо. Но ты же сможешь разобраться с рамочной проблемой?

– С удовольствием. Но сперва я хочу узнать, что ей известно, – прошипел он, и рама тут же заскулила от страха. – Сокровище мое, у тебя же наверняка есть наушники? Думаю, пора чуть-чуть оглушить твои ушки металом.

Мона понимающе кивнула и поспешила в гостиную. Есть парочка подходящих песен для таких моментов, и девушка постаралась найти идеальную. К ее собственному удивлению, она выбрала одну из демозаписей Бориса, и у нее в ушах заорал вампир. В то время как ведьма занималась пастой, Бальтазар устраивал раме разнос. В буквальном смысле. Дерево раскололось на четыре части. К сожалению, она не услышала ничего из разговора между демоном и банши. Периодически Мона оглядывалась через плечо и видела неприкрытую ярость на лице Бальтазара. Какой странный вечер.

Пока у нее загустевал соус, архидемон общался с банши за ее кухонным столом. Увидеть это призрачное существо ей, к сожалению, не удалось, должно быть, оно забилось в какую-то часть рамы, где теперь и сидело. Только слабая аура указывала на то, что в эти куски дерева что-то вселилось.

А потом обломки загорелись. Мона подпрыгнула. Не то чтобы она будет горевать по банши, но каким-то наистраннейшим образом этот дух все же спас ей жизнь. Обрести покой через огонь – путь явно не из приятных. Осталась лишь кучка пепла на кухонном столе. Бальтазар дал ей знак снять наушники, после чего встал и потянулся к ручному пылесосу, висящему на стене на зарядной станции.

– Ты серьезно?

– Ну, в этой пыли я точно есть не буду.

– И ч-что она сказала?

Закатив глаза и вздохнув, он предпочел сначала убрать остатки проклятой рамы. Частицы магической реликвии исчезли в мешке пылесоса, и, когда Бальтазар сдул последнее пятно от золы, Мона с отвращением поморщилась. Наверняка она что-то из этого вдохнула.

– Банши целую вечность ждала на складе какого-нибудь несчастного случая с ящиками. Эти создания вообще очень упертые, если выберут себе гнездо. Но потом они собрали для вас коллекцию реликвий, и она заметила проклятие, – объяснил он.

– А больше она ничего не заметила?

– На самом деле рама уже какое-то время лежала распакованной.

– Не самая полезная информация.

– Ммм, – задумчиво протянул демон. В голову Моны вновь закралось ужасное подозрение. С другой стороны, самые страшные вещи случались с ней, когда она чувствовала себя в безопасности. Может, ее опасения улучшали карму?

– Хочешь сказать, что ее подсунули нам из-за… из-за меня? Профессор заказал раму для моего коридора…

– Для этого необходимо очень много знать о музее и о том, как вы работаете, не так ли?

– Т-тот вампир во время взлома тоже это знал. Думаешь, он хочет отомстить? – Она впервые озвучила то, что уже какое-то время крутилось на задворках ее сознания. Мона отмахивалась от него и убеждала себя, что тогда в парке у нее разыгралось воображение, что слова вампира после взлома ничего не значили, но…

– Займись лучше соусом. По-моему, ты собиралась приготовить мне что-то поесть? Судя по запаху, оно немного пригорело. – Бальтазар кивнул в сторону плиты.

Мона испуганно повернулась к кастрюльке. Кипящая каша в нем явно не была ее знаменитым особым соусом. Позади нее раздался смех, и она бросилась спасать томатное безобразие с помощью специй и дополнительной жидкости. По крайней мере, о макаронах можно не беспокоиться, они ждали, когда она бросит их в кипящую воду, – уж они получатся во что бы то ни стало. Этот день не мог стать еще более странным.

Что ж, на самом деле она прекрасно знала – жизнь постоянно преподносила ей уроки на эту тему – к чему приводили такие мысли и какая у нее судьба. Потому что как бы глубоко она ни падала, перед ней всегда открывалась дверь в подвал, чтобы Мона опустилась еще ниже.

К спине прижалось что-то теплое. Она снова уронила деревянную ложку, которая тут же погрузилась в соус. Бальтазар встал и склонился над ней, потом потянулся рукой в кастрюлю. Мона уже собиралась его предупредить, но вдруг вспомнила, что демонам не страшен небольшой жар. Он окунул палец в томатный соус, сунул его в рот и издал тихий критичный звук «Ммм». Мона нервно вздохнула. Бальтазар стоял так близко к ней, что еще немного, и она дотронется до него, а он будто бы приглашал ее сделать именно это.

– Еще чуть-чуть поострее, и можно подавать, – негромко произнес голос с хрипотцой возле уха Моны, и волоски у нее на затылке встали дыбом.

– Ч-чили? – коротко спросила она.

– Давай.

У Моны в душе сражались друг с другом легкое раздражение и неприятная эйфория. Ей хотелось прильнуть к нему. И не хотелось одновременно. Какой-то подсознательный аргумент кричал об огне и каре за его наглость, а другой внутренний голос настаивал на том, что это отличная возможность. Попытавшись достать острый перец, она немного потеряла равновесие и невольно отклонилась назад. Мона застыла. Теперь ее бедра прислонились к его бедрам, и он не отпрянул, а, казалось, выжидал. Пока она боролась с собой и с тем, как вести себя в этой ситуации, Мона буквально чувствовала, как проходит время, а потом ей на бедро легла рука. Подходящий момент, чтобы сказать «нет», но для этого требовалось принять решение, на что она, очевидно, была не способна.

Внезапно эйфория взяла верх. Притягательный запах, тепло его тела – однажды – или не однажды – вечером она представляла себе, каково это – ощущать такую близость с ним. Она чуть сильнее прогнулась назад, так что ее голова коснулась его груди, и в ответ его ладонь поднялась с ее бедра на талию. Это не могло быть реальностью, но действительно происходило. Он еще больше подался к ней, и Моне потребовалась пара секунд, чтобы взять себя в руки. Его таз придавил ее к краю плиты, а рука продолжила скользить по ее телу. Дыхание демона щекотало ей шею.

Раскричавшиеся к тому моменту внутренние голоса привели два максимально противоречивых аргумента. Нижняя половина тела радовалась другой его руке на втором бедре, которая медленно поползла выше, в то время как в голове у нее вспыхнуло смятение и громко запротестовало против этой неожиданной близости. Очень тихо, где-то на задворках, сердце писклявым голоском запело какую-то пошлую песню на французском.

Губы Бальтазара на задней стороне шеи Моны прижались мягко и тепло, движения его рук были плавными, но уверенными. Разумеется, он понимал, чему положил начало, когда нежно