А еще два танка были вообще загадочными. Ей-богу, это же VK 3002 (DB) от «Даймлер-Бенц» с их наклонными бронелистами корпуса! Первая попытка немецких конструкторов скопировать «Т-34». Относительно небольшие танки с шахматной подвеской и длинными 75-мм орудиями. Однако поскольку Гитлер в конечном итоге предпочел продукт конкурирующей фирмы «MAN», более известный нам как «Пантера», историки будущих времен полагали, что существовал один-единственный прототип этого даймлер-бенцевского танка, который к этому времени должны были сдать в металлолом.

И вот на тебе – здесь я увидел аж целых два таких танка, отличающихся друг от друга мелкими деталями. Один сгоревший, другой с широкой пробоиной в борту и слегка не целиком – ему снесло пушку вместе с маской. По-моему, историки будущего чего-то все-таки упустили или не учли…

Единственный немецкий бронетранспортер (по-моему, это был обычный средний «Sdkfz 251») просто разобрало на запчасти. Частично сохранившийся гусеничный движитель с частями рамы лежал в стороне от разбитого по швам бронекорпуса. Передний мост бронемашины с двумя колесами (покрышки сгорели начисто) откинуло далеко в сторону. Можно было только посочувствовать тем, кто в этом БТРе ехал, поскольку на черном снегу там и сям лежали обрубки и ошметки тел (шедшего позади меня Зырина откровенно замутило, а я, кажется, рассмотрел среди них оторванную по колено ногу в ботинке и изрядно зажарившийся человеческий торс с руками и головой – все, что должно было находиться ниже груди, отсутствовало начисто), обгорелое оружие, немецкие каски, металлические противогазные коробки, котелки, саперные лопаты и еще бог знает что…

Вообще в живых из немцев практически никого не осталось. Нет, то есть трупы, горелые и не очень, в черной танкистской форме с розовыми кантами на погонах и петлицах кое-где все-таки валялись, но вот так, чтобы взять кого-то в плен, – увы… Я глянул на топавшего следом за мной Зырина – его лицо было цвета грязного снега. Похоже, видеть столько покойников сразу, да и к тому же не целиком, ему прежде не доводилось…

Мы обошли подбитый «Т-III» с открытыми люками, повернутой влево башней (я даже запнулся о размотавшуюся по снегу перебитую гусеницу) и наткнулись на сцену, вполне достойную какого-нибудь ужастика. Прямо-таки чистое насилие, без малейшей примеси секса.

На грязном снегу корчились два немца, обгорелых настолько, что было непонятно, где у них кончается одежда и начинается тело, – какие-то покрытые коростой серо-красно-коричневые манекены, а не люди. И, по-моему, и тот и другой начисто лишились зрения. Искалеченные фрицы слепо таращились по сторонам, жутко орали и неразборчиво ругались на языке Шиллера и Гете. Рядом, закусив губу, стоял молоденький боец в коротковатом ватнике. Глаза у него были дикие, руки дрожали, ему все происходящее не нравилось, и он явно пытался прекратить это безобразие – наведя ствол «ППШ» на недогоревших фашистов, лихорадочно жал на спуск, но автомат раз за разом отказывался стрелять, поскольку у бойца не был взведен затвор. Да и сам автомат был какой-то подозрительно новый. Ну да, небось дали шоферюге или «водителю кобылы» ствол из числа перевозившегося в качестве груза оружия, а он небось «ППШ» до этого и в глаза не видел…

Я даже не успел что-нибудь сказать, поскольку откуда-то из-за наших спин неожиданно появился пожилой усатый обозник, казавшийся кубическим в своей шинели и ушанке с опущенными ушами. В руках его была трехлинейка со штыком.

– Отойди, сынок, дай душу отвести, – тихо и зловеще сказал он, плечом отодвигая бойца с «ППШ».

После этого он подошел к немцам и, как мне показалось, очень профессионально, вонзая штык прямо-таки с придыханием, заколол сперва одного, потом другого немца. При этом он приговаривал:

– Это вам за моих сынов, твари…

Я бы совсем не удивился, если бы этот дяденька не просто убил, а еще и съел этих фрицев. Парнишечка с «ППШ» тут же тихо слинял, как только увидел, что именно делает это его «коллега». Оно и понятно – вот так, запросто, людей убивать – это тебе не фунт изюму.

Закончив свои заплечные дела, обозник перевел дух и тут увидел нас с Зыриным. Возникла немая сцена.

– И сколько у тебя было сынов? – поинтересовался я.

– Три.

– И что, все погибли?

– Не все. Третий малой еще, в четвертом классе учится…

– Ну и что, дядя, легче-то хоть стало? – спросил я его несколько ехидно.

На самом деле, поскольку обгоревшие и ослепшие немцы (ну ведь явно не жильцы) на роль «языков» категорически не годились, мне в данном случае было все равно. Да и добить их в этом случае действительно было вполне себе милосердно, особенно исходя из нехитрой логики сельского жителя, который на протяжении своей сознательной жизни все время деловито режет бычков, свиней и прочую домашнюю скотину. Такому все равно, что подсвинка подколоть, что гитлеровског танкиста. Таскать же обгоревшего до крайней степени человека (пусть даже он и враг) туда-сюда – только лишний раз мучить…

– Мало, – сказал обозник с сожалением вместо ответа тоном Ивана Грозного из тогда еще не вышедшего на экраны эйзенштейновского кино.

– А ты, дядя, в снайперы запишись, – от души посоветовал я. – Тогда сразу все счеты кровью сведешь…

– Староват я уже для этого, – ответил обозник сварливо и добавил: – Шли бы вы отсюдова, племяннички, куды подальше…

– Уже идем, – не стал спорить я, но все же спросил на всякий случай: – Слушай, дядя, ты тут вокруг еще каких-нибудь фрицев видел? Только желательно все-таки живых и целиком.

– Там, – ответил обозник и неопределенно кивнул куда-то влево.

Мы с Зыриным пошли в указанном направлении, обогнули еще один густо дымивший «Т-IV» и таки действительно наткнулись на еще живого супостата.

На снегу сидело нечто, напоминающее типичного погорельца. В неглубокой воронке сидел на корточках немец в черных лопнувших на заду штанах (в прорехе просматривались труселя небесно-голубого цвета) и коротком мундирчике танкиста, одетом поверх свитера. И форма, и свитер немца сильно обгорели в нескольких местах, особенно на спине и локтях, но, похоже, их владелец отделался относительно легко. На груди немца вполне сохранились овальные пристежки за танковые атаки и ранения и «Айронкройц» а на плечах – узкие серебристые погоны цвета рыбьей чешуи с розовым кантом и двумя золотистыми четырехугольными звездочками. Ого, знатный «улов» – целый капитан танковых войск…

Глаза у немца были вроде бы в порядке, хотя его закопченную физиономию и украшали несколько свежих волдырей от ожогов. Кисти рук у немца обгорели куда сильнее – докрасна, и кожа с них местами прямо-таки свисала. Из ушей немца сочилась быстро густевшая на морозе кровь. Стало быть, еще и контуженый…

В остальном этот попавший под залп «катюши» (чего я, надо признаться, искренне не пожелал бы никому и никогда) немецкий капитан держался обеими обожженными руками за свою изрядно обгорелую прическу и ругался (а что ему еще оставалось?), раскачиваясь из стороны в сторону. Ни к кому специально не обращаясь, он снова и снова повторял: