Они оставались там еще долго после того, как шторм наслаждения миновал. Лиам удерживал ее, как в колыбели, на сильных руках, не покидая ее мягкое тело.

– Знаешь, барышня, я не хочу отпускать тебя, – признался он.

Филомена ласково гладила суровые углы и гладкие поверхности такого любимого лица. Какой мужчина! Редкий, замечательный, невероятный человек! И пусть только в эту минуту, но он принадлежал ей. Это было настоящее чудо!

В ответ на ее прикосновение он снова двинул бедрами, подаваясь вперед, и она с удивлением поняла, что Лиам снова готов и снова добирается до того места глубоко внутри, где дрожит чистое, горячее ощущение блаженства.

Но он же излился в нее, она в этом уверена. Лиам блеснул ослепительной улыбкой на загорелом лице и пожал плечами вместо объяснения:

– Такая особенность Маккензи.

Затем его член снова начал медленно, но настойчиво двигаться.

– Когда я кончу здесь, мы, наверное, вернемся в замок, и тогда я буду готов взять тебя снова.

– О боже. – Все, что она смогла произнести, когда новый горячий приступ наслаждения лишил ее способности что-нибудь говорить, и Лиам начал новое неустанное восхождение к вершинам блаженства.

Последний раз, когда Филомена глядела на мир сквозь густую сетку черной вуали, она проезжала через перевал, направляясь в сторону замка Рейвенкрофт. И теперь, и тогда вуаль была не модным аксессуаром, а скорее частью похоронной одежды, деталь, скрывающая ее стыд, ее лицо, ее личность. Несмотря на то что потом Филомена сняла шляпу, вуаль тайны была ее постоянной спутницей жизни в замке Рейвенкрофт-Кип. Только на краткое и такое счастливое мгновение Филомена сумела забыть, кем она в действительности является.

Она – леди Филомена Сент-Винсент, виконтесса Бенчли, предположительно сумасшедшая, узница клиники Белль-Глен. Беглянка, преследуемая короной и ее благородным мужем, прячущая свое безумие. В течение той волшебной осени, что она провела в Уэстер-Росс, она научилась презирать ту женщину – слабовольную, безгласную дурочку, жертву насилия. Вечно молчащую, никому не нужную и несчастную.

В первые же пять дней Филомена Локхарт стала ей ближе, чем виконтесса Бенчли за пять лет. Гувернантка и старая дева, она победила множество страхов, смеялась, танцевала, отчитывала, лечила и делилась с трудом приобретенной мудростью.

Она могла противостоять в схватке с самим Демоном-горцем, и не только вышла победителем, но сумела завоевать его раненое сердце. Хотя при этом потеряла свое.

Ее отражение в окне вагона показало, что на ее лице не было ни следа той мягкости и довольства, которое она позволила себе чувствовать во время пребывания в Хайленде. Полные губы вытянулись в нитку, демонстрируя строгую сдержанность, глаза стали узкими и тусклыми, кожа – бледной, лишившись фарфоровой белизны с розовым оттенком.

Филомена спряталась в небольшое пустое купе в поезде, где было мало народу, чтобы собраться с мыслями, точнее, с грустными мыслями.

Как же случилось, что она позволила себе сесть в поезд, идущий в Лондон? Может, она действительно сошла с ума? Почему не притворилась, что больна какой-то ужасной, неизлечимой болезнью, чтобы все оставили ее в покое и уехали?

Отчасти, призналась она сама себе, это произошло, потому что наслаждение довело ее до потери разума столько раз, что никакая голова не способна это выдержать и сохранить способность соображать. Часы отбили половину третьего, когда Лиам и она вернулись в ее комнату. И даже после этого они еще некоторое время не спали. Лиам широко раздвинул портьеры и медленно, с бесконечной томительностью снял с нее платье. Особенно тщательно он стащил чулки, перебирая пальцами ленты и подвязки, ласково стягивая их вниз по длинным, крепким ногам.

Его грубые пальцы оказались безумно нежными, они исследовали каждый дюйм ее кожи терпеливыми, возбуждающими ласками. Пока он ее раздевал, они говорили друг другу всякие забавные вещи; и всякие пустяки, пока она смывала с его кожи синие руны и влажные следы тумана.

Потом они ничего не говорили, потому что он уложил ее поверх себя и раздвинул ее ноги так, чтобы она обняла ими его худые жилистые бедра. Они говорили с помощью вздохов, когда она сидела на нем верхом и чувственно двигалась всем телом. Он держал в теплых ладонях ее груди и говорил всякие неприличные вещи на своем родном языке, в то время как она наслаждалась его блестящим от пота и таким изумительным телом. Когда он не мог больше терпеть, он вонзил сильные пальцы в ее бедра и с силой выгнулся вверх, пока не испытал такое наслаждение, что Филомена испугалась, как бы он не сломал себе спину.

В темноте он прижимал ее к своему сердцу, которое билось теперь медленнее, и начал говорить серьезно о своих братьях и о том, как он испугался за нее, когда Хеймиш ее поймал. Он сказал, что намерен отвезти Хеймиша в Лондон, чтобы тот предстал перед военным трибуналом, который должен был осудить его за военные преступления. Он рассказал о Колине Толмедже, герцоге Тренвите. В то время когда Лиам завоевывал славу на поле брани, Тренвит был тайным агентом и проливал кровь во тьме. После предполагаемой смерти Хеймиша Тренвит рассказал Лиаму о военных преступлениях, о которых тот не догадывался. Его статус Демона-горца защищал брата от правосудия. Но теперь Хеймиша ждал суд, который обещал быть скорым и безжалостным.

– Странно, – сказала Филомена, поглаживая мягкие волосы на груди Лиама и наслаждаясь ощущением мужской кожи. – Странно, что герцог служил короне таким образом. Если я правильно помню, он же семнадцатый герцог Тренвит, то есть практически королевской крови.

– Тренвит вовсе не королевский щеголь. Он один из самых опасных людей, каких я знаю, в нем стремление к саморазрушению вдвое сильнее, чем у меня.

– Боже мой, – зевнула Филомена.

– Он был то ли вторым, то ли третьим сыном и не примерял герцогскую мантию довольно долго. К тому времени он уже давно был на службе ее величества. Думаю, теперь Тренвит отошел от активной службы, потому что потерял руку во время миссии в Афганистане.

– Бедный, – пробормотала Филомена, – Хеймиш приложил к этому руку?

– Думаю, мы с Торном скоро это узнаем.

Хотя Лиам был маркизом Рейвенкрофтом, лэрдом клана Маккензи и подполковником в отставке, обязанности местного судьи исполнял Гэвин Сент-Джеймс, граф Торн, и они оба должны были отвезти Хеймиша в Лондон в качестве узника.

Филомена была так физически измучена, что заснула, не услышав ту часть рассказа, в которой Лиам сообщил, что собирается взять с собой детей, а, следовательно, и гувернантку.

Она узнала это от восторженной Рианны, которая застала ее в постели, где Филомена проснулась одна. Из открытых окон лились потоки солнечного света, когда она услышала новость, вызвавшую у нее панику.

Девочка восторженно сообщила, что отец принял предложение бабушки приехать к ней в Лондон, где она устраивает небольшие soirees [8], а потом она отвезет детей на Рождество в Париж и на Новый год во Флоренцию.