Она нахмурила брови в недоумении:

– Но я же сказала, что ты можешь меня взять. – Она задыхалась так, будто долго бежала.

– Да, – усмехнулся он. Его умные пальцы остановились, чтобы поиграть с ее подвязкой, что заставило Филомену забыть обо всем. – Прежде чем брать, я всегда даю, барышня. И так будет всегда!

– Но я не понимаю… – Она не договорила остальное, так как задохнулась, оттого что его рука пробралась внутрь панталон и проникла сквозь влажные лобковые завитки.

Ее охватило острое наслаждение, когда его рука нашла ту плоть, которая доставляла ей боль. Дыхание сделалось прерывистым по мере того, как он стаскивал с нее интимные части ее туалета и проникал внутрь распухших складок. Его пальцы мгновенно стали скользкими от влаги, которая там была. Мысли о стыде покинули Филомену окончательно, превратившись в мольбу, которую он умело вызвал в ней легкими движениями пальцев.

Его голова опустилась в туман и пропала из вида. Она стояла с поднятыми юбками, а его волосы терлись о нежную кожу ее бедер в течение нескольких мгновений, пока он не сделал быстрое движение, от которого ее колени дрогнули и раздвинулись. Он тут же оказался между ними, а ее бедра – на его плечах.

За всю свою замужнюю жизнь Филомене никогда не доводилось испытывать то удовлетворение, которое она видела на лице мужа, когда он достигал кульминации во время соития с ней. Хотя ей приходилось подчиняться всем его прихотям, он никогда не думал о том, доставляют ли они ей удовольствие.

Филомена было смущена, напугана и невероятно сильно возбуждена. Она открыла рот, чтобы запротестовать, когда его чувственные губы добрались до ее закрытого естества и начали ласкать.

Его стоны сотрясали ее и запускали тонкие щупальца блаженства внутрь, добираясь до самых глубин. Его язык был одновременно бесстыдным и невыразимо сладким, он скользил по ее распухшему естеству, которое пульсировало от томительного желания.

Она испытала невероятную агонию, когда Лиам пальцами раскрыл ее половые губы и стал сосать отверстие. Он вздыхал со стоном, пока пробовал ее на вкус, и это наслаждение, выраженное в звуках, привело ее на грань безумия.

– Я не могу… – воскликнула она, чувствуя, как слабеют колени.

Его губы оторвались с влажным чмокающим звуком:

– Можешь! – ответил он, прижимаясь ртом к ее самому интимному месту.

– Я могу упасть, – предупредила она слабым голосом, но при этом ее бедра ритмично двигались, прижимаясь к его рту с абсолютным бесстыдством.

– Ты упадешь мне на руки, барышня, – успокоил он. Его руки ласково обняли ладонями округлости ее зада, превратив их в качели для бедер. – Я не дам тебе упасть!

И он снова погрузился ртом в ее скользкие складки. Филомена дрожала от плотского блаженства, потом напряглась от все нарастающего болезненного пульсирования, которое сопровождало движения его языка. Они вызывали в ней никогда прежде не испытанные ощущения. Острое наслаждение охватило ее с такой силой, что она почувствовала – оно действительно полностью ее изменило.

Как бы издали она слышала низкие странные звуки, которые вырывались из нее, в то время как она содрогалась от невероятного, непостижимого удовольствия. Напряжение оставило ее, сменившись приступами все нарастающего восторга. Она вскрикивала и выгибала спину, вытягивалась и дергалась, но он продолжал работать своим нежным горячим языком, как подлинный завоеватель, пока она не начала просить его о милости.

Наконец он сдался, и его распутный язык неохотно покинул ее. Но когда он поднялся из тумана, его черты выражали что угодно, только не милосердие. Его темные глаза блестели, а лицо выражало почти звериный голод.

Филомена была так слаба, что не испугалась. Она была настолько опьянена наслаждением, что не страшилась и не колебалась, пока лунный свет на минуту не осветил его лицо и она не увидела в черных глазах зарождающуюся бурю.

Перед ней был Демон-горец, и он намеревался взять не только ее тело, но и ее душу. Казалось, сила его страсти настигла ее раньше, чем его губы. Он прижал ее к камню и стал пожирать губами, от которых пахло сладким мускусом и интимной влагой.

Неожиданно платье Филомены оказалось выше талии, а он отодвинул свой килт, чтобы схватить ее за бедра и раздвинуть их так, чтобы они обхватили его худощавые бока. Он держал ее на весу с удивительной силой. Скользкая, гладкая головка его члена ласково терлась о пульсирующую плоть ее естества. Она мгновенна стала мокрой от ее выделений.

Член был огромен, настолько велик, что Филомену пронзил страх как раз в ту минуту, когда он вошел в нее одним быстрым, резким движением. Это был напор, даже боль, но стоило ей отшатнуться, как Лиам вышел из нее. Он понимал, что она чувствует, и покрыл легкими поцелуями ее закрытые веки, тихо нашептывая ласковые слова на своем невыразимо прекрасном языке, а потом вошел в нее вновь. И несмотря на то, что на этот раз он проник еще глубже, Филомена почувствовала, что ее тело его приняло и обхватило теплой, скользкой плотью.

Напор сменился наслаждением, исходившим от сплетенных тел, Филомена чувствовала, как ее омывает влажное вожделение, что ее со всех сторон окружает твердое мужское тело. Что оно проникло внутрь нее.

– Ты выдержишь меня еще больше? – спросил Лиам, задыхаясь.

Филомена открыла глаза. Неужели может быть больше? Он снова вытащил член, и, глядя на нее расширенными глазами, снова бросился вперед. Лиам дотронулся до такого места внутри нее, о котором она даже не догадывалась. Голова Филомены моталась из стороны в сторону, она издала крик экстаза.

– Да, – прошептал он лихорадочно. – Я знал, что ты примешь всего меня, Мена! – и он снова и снова толкал член вперед. Он двигался, не теряя контроль над собой, шторм превращался в бурю, а буря в ураган. Лиам поднял Филомену на невероятную высоту и повернул свой член так, чтобы он скользил вдоль того места внутри нее, благодаря которому она кричала и сжималась вокруг его плоти по всей его твердой длине, и он проникал все глубже и глубже, снова и снова.

Филомена опиралась на камень и старалась найти ритм, соответствующий его движениям. Она предвкушала каждый его скользящий вход с нескрываемым восторгом и печалилась, ощущая, что он выходит из нее. Внутри туманов Самайна между ними стала возникать нерушимая связь, они поклялись этой ночью, этим актом, этим взаимным наслаждением, что залечат раненые души друг у друга.

Когда она достигла еще одной кульминации, ослепившей ее чистым блаженством, Филомена оплела ногами его равномерно двигающиеся бедра, чтобы он вошел в нее еще глубже. Дрожь наслаждения охватывала ее волнами, одна за другой.

Лиам выкрикнул ее имя в ночное небо, когда ее пульсирующее тело охватило его распухший член по всей длине. Горячий поток его семени излился прямо внутрь. Его огромное тело, скрученное спазмом, прижалось и соединилось с ней в том месте, где уже нет ни правых, ни виноватых. Где последствия не имеют значения, а завтра означает возможность, а не обязанность.