— Я вам начал объяснять, почему я говорил сАртуром так. Потому что, на мой взгляд, прежде чем думать о себе, вам следовалоподумать об отце Артура. Отец Артура! Я никогда не питал особого расположения котцу Артура. Я служил его дяде еще тогда, когда отец Артура значил в этом доменемногим больше меня, денег у него в кармане было меньше, чем у меня, а надеждна дядино наследство ровно столько, сколько у меня. Он голодал в парадныхкомнатах, а я голодал на кухне; вот и вся почти разница между нами — одна крутаялестница нас разделяла. Я в ту пору относился к нему довольно холодно; впрочем,не помню, чтобы когда-либо я относился к нему иначе. Человек он был безвольный,слабый, с самого своего сиротского детства запуганный чуть не до полусмерти. Икогда он привел в дом вас — жену, выбранную ему дядей, достаточно было один развзглянуть на вас (а вы тогда были красивая женщина), чтобы понять, кто будетверховодить в семейной жизни. Начиная с тех пор, вы всегда умели сами за себяпостоять. Будьте же и теперь такой. Не пытайтесь опираться на мертвых.

— Я вовсе не опираюсь на мертвых — как выговорите.

— Но были бы не прочь опереться, если бы я непомешал, — пробурчал Иеремия. — За это вы на меня и набросились. Не можетепростить мне, что я помешал. Вас, верно, удивляет, с чего это мне вдругвздумалось заступиться за отца Артура? Ведь так, сознайтесь? А впрочем, хоть ине сознавайтесь, все равно я знаю, что это так, и вы сами знаете, что это так.Ладно, я вам объясню, в чем тут дело. Может, со стороны это покажетсястранностью, но таков уж у меня характер: не могу стерпеть, чтобы какой-нибудьчеловек делал все как ему хочется, Вы женщина решительная, умная, если выпоставили перед собой цель, ничто вас не отвратит от нее. Кому и знать это, какне мне.

— Ничто не отвратит меня от поставленной цели,Флинтвинч, если она для меня внутренне оправдана. Вот что надобно прибавить.

— Внутренне оправдана? Я ведь сказал, что высамая решительная женщина на свете (хотел сказать, во всяком случае), и уж есливы решили добиться какой-то цели, что вам стоит найти для нее внутреннееоправдание?

— Глупец! Мое оправдание — в этой книге! — сгрозным пафосом воскликнула она и, судя по раздавшемуся звуку, изо всей силыстукнула рукой по столу.

— Хорошо, хорошо, — невозмутимо отозвалсяИеремия. — Мы сейчас не станем в этом разбираться. Так или иначе, но, поставивперед собой цель, вы ее добиваетесь, и при этом вам нужно, чтобы всеподчинялось вашим замыслам. Ну, а я подчиняться не намерен. Я много лет был вампреданным и полезным помощником, и я даже привязан к вам. Но стать вашей тенью— на это я не могу согласиться, не хочу согласиться, никогда не соглашался и несоглашусь. Глотайте на здоровье всех кого хотите! А я не дамся — такой уж уменя странный нрав, сударыня, не желаю, чтобы меня глотали живьем.

Не здесь ли следовало искать основу взаимногопонимания этих двух людей? Не эта ли недюжинная сила характера, угаданная ею вмистере Флинтвинче, побудила миссис Кленнэм снизойти до союза с ним?

— Оставим этот вопрос и не будем больше к немувозвращаться, — сумрачно сказала она.

— Только не вздумайте наброситься на меняопять, — возразил неумолимый Флинтвинч, — иначе нам придется к нему вернуться.

Тут миссис Флинтвинч приснилось, будто еесупруг принялся расхаживать взад и вперед по комнате, чтобы остудить своюзлость, а она будто убежала в сени и некоторое время стояла там, в темноте,прислушиваясь и дрожа всем телом; но все было тихо, и вскоре страх переднечистой силой и любопытство взяли свое, и она снова прокралась на прежнееместо за дверью.

— Зажгите, пожалуйста, свечу, Флинтвинч, —говорила миссис Кленнэм, явно желая направить разговор на обыденные предметы. —Время чай пить. Крошка Доррит сейчас придет и застанет меня в потемках.

Мистер Флинтвинч проворно зажег свечу и, ставяее на стол, заметил:

— Кстати, каковы ваши планы насчет КрошкиДоррит? Так она и будет вечно здесь работать? Вечно являться в вашу комнату кчаю? Вечно приходить и уходить, как она сейчас приходит и уходит?

— Разве можно говорить о вечности, обращаясь кбедной калеке? Всех нас косит время, точно траву на лугу; но меня эта жестокаякоса подрезала уже много лет назад, и с тех пор я лежу здесь, немощная,недвижная, в ожидании, когда господь бог приберет меня в свою житницу.

— Так-то так. Но вы здесь лежитеживая-живехонькая — а сколько детей, юношей, молодых цветущих женщин и здоровыхи крепких мужчин было скошено и прибрано за эти годы, которые для вас прошлипочти бесследно — вы даже и переменились очень мало. Вы еще поживете, да и я,надеюсь, тоже. А когда я говорю «вечно», то подразумеваю наш с вами век — хотья и не поэтического склада.

Все эти соображения мистер Флинтвинч изложилсамым невозмутимым тоном и столь же невозмутимо стал ждать ответа.

— Если Крошка Доррит и впредь останется такойже скромной и прилежной и будет нуждаться в той незначительной помощи, которуюя в силах ей оказать, она может рассчитывать на эту помощь, пока я жива, —разве только сама от нее откажется.

— И больше ничего? — спросил Флинтвинч,поглаживая свой подбородок.

— А что же еще? Что, по-вашему, должно бытьеще? — воскликнула миссис Кленнэм с угрюмым недоумением в голосе.

После этого миссис Флинтвинч приснилось, будтоони с минуту или две молча глядели друг на друга поверх пламени свечи, икаким-то образом она почувствовала, что глядели пристально.

— А вы случайно не знаете, миссис Кленнэм, —спросил повелитель Эффери, понизив голос и придав ему выражение, значительностькоторого вовсе не соответствовала простоте вопроса, — вы случайно не знаете,где она живет?

— Нет.

— А вы не — ну, скажем, не желали бы узнать? —спросил Иеремия таким тоном, словно готовился вцепиться в нее.

— Если бы желала, так давно уже узнала бы.Разве я не могу у нее спросить?

— Стало быть, не желаете знать?

— Не желаю.

Мистер Флинтвинч испустил долгий красноречивыйвздох, а затем сказал, все так же многозначительно:

— Дело в том, что я — совершенно случайно,заметьте! — выяснил это.

— Где бы она ни жила, — возразила миссисКленнэм монотонным скрипучим голосом, отчеканивая слово за словом, как будтовсе произносимые ею слова были вырезаны на металлических брусочках и она ихперебирала по порядку, — это ее секрет, и я на него посягать не намерена.