— Крошка Доррит, — сказал Кленнэм; это имя,смотря по тому, как и когда оно произносилось, уже начинало служить им обоимзаменой множества ласковых имен, — не делайте ровно ничего. Я попробуюпоговорить с моим старым другом, миссис Эффери. — Ничего не нужно делать,Крошка Доррит, разве только подкрепить сейчас свои силы тем, что стоит настоле. Вот об этом я вас прошу от всей души.

— Благодарю вас, но мне, право же, совсем нехочется есть. И пить тоже не хочется, — добавила Крошка Доррит, заметив, что онтихонько подвинул к ней стакан. — Вот, может быть, Мэгги…

— Непременно, — сказал Кленнэм. — И я надеюсь,что у нее в карманах найдется место для всего, что она не успеет съесть здесь.Но прежде чем мы ее разбудим — ведь вы собирались сказать мне еще что-то,третье?

— Да. Только вы не обидитесь, сэр?

— Обещаю, о чем бы ни шла речь.

— Вам, верно, это покажется странным. Не знаю,как и сказать. Только не сочтите это прихотью или неблагодарностью с моейстороны, — говорила Крошка Доррит, снова невольно поддаваясь волнению.

— Нет, нет, нет. Я заранее уверен, что все,что вы скажете, будет разумным и справедливым. И я ничуть не опасаюсь неверноистолковать ваши слова.

— Благодарю вас, сэр. Вы решили еще разнавестить моего отца?

— Да.

— И вы собираетесь сделать это завтра — покрайней мере вы были так добры и внимательны, что предупредили его об этомзапиской.

— Да — но стоит ли говорить о таких пустяках!

— Так вот, я хочу просить вас не делатькое-чего, — сказала Крошка Доррит, крепко сжав свои маленькие ручки и устремивна него взгляд, в который она вложила, казалось, всю свою душу. — Вы недогадываетесь, чего именно?

— Пожалуй, догадываюсь. Но я могу и ошибаться.

— Нет, вы не ошибаетесь, — сказала КрошкаДоррит, покачав головой. — Если нам будет так трудно, так трудно, что мы несможем без этого обойтись, тогда я сама попрошу у вас, хорошо?

— Хорошо. Пусть будет по-вашему.

— Не поощряйте его. А если он станет просить,делайте вид, что вы не понимаете просьб. И не давайте ему ничего. Пощадите его,избавьте от этого унижения и вам тогда легче будет его уважать.

Слезы заблестели в ее полных тревоги глазах, иКленнэм дрогнувшим голосом поспешил ответить, что ее желание для него священно.

— Вы ведь его не знаете по-настоящему, —сказала она. — Не знаете и не можете знать. Вы только видите, до чего он дошел,бедный мой, дорогой мой отец, но вы не видели всего, что его довело до этого. Ая видела и знаю! И оттого, что вы были так добры к нам, отнеслись с такимчутким участием, мне особенно хочется, чтобы вы думали о нем лучше. Для менянестерпима мысль, — вскричала Крошка Доррит, закрыв лицо руками, — для менянестерпима мысль, что вы, именно вы, видите его только в минуты его унижения!

— Ну, не надо так убиваться, — сказал Кленнэм.— Право, не надо, Крошка Доррит. Я все понял, уверяю вас.

— Благодарю вас, сэр. Благодарю! Я всяческистаралась избежать этого разговора, день и ночь думала, как мне быть; но когдая узнала, что вы обещались прийти к нам завтра, я решилась. Только это непотому, чтобы я стыдилась своего отца, — она быстро вытерла слезы, — а потому,что я знаю его, как никто не знает, и люблю его и горжусь им.

Высказав то, что камнем лежало у нее на душе,Крошка Доррит заторопилась уходить. У Мэгги сна уже как не бывало; она пожиралаглазами пирожное и фрукты, ухмыляясь в приятном ожидании. Кленнэм, желаяотвлечь Крошку Доррит от печальных мыслей, налил ее подопечной стакан вина,который та немедленно выпила, причем после каждого глотка громко причмокивала,поглаживая себя по горлу, и приговаривала замирающим голосом, закатив глаза подсамый лоб: «Ох, и вкусно! Ну прямо как в больнице!» Когда же с вином и свосторгами было покончено, он просил ее сложить все угощение в свою корзинку(Мэгги никогда не выходила без корзинки), да позаботиться, чтобы на столеничего не осталось. Радость, с которой Мэгги бросилась исполнять его просьбу, ирадость маленькой маменьки при виде радости Мэгги убедили Кленнэма, что лучшегозавершения разговора и придумать нельзя было.

— Но ведь ворота уже давным-давно заперты, —вдруг спохватился Кленнэм. — Куда же вы пойдете?

— Я буду ночевать у Мэгги, — ответила КрошкаДоррит, — Мне там будет очень хорошо и покойно.

— В таком случае, я провожу вас, — сказалКленнэм. — Я не могу отпустить вас одних в такой час.

— Нет, нет, пожалуйста, не провожайте, —взмолилась Крошка Доррит. — Я вас очень, очень прошу!

Она просила так убедительно, что Кленнэм счелнеделикатным настаивать — тем более, что ему нетрудно было представить себеубогое жилье Мэгги.

— Пойдем, Мэгги, — весело сказала КрошкаДоррит, — мы отлично дойдем одни; дорогу мы знаем, верно, Мэгги?

— Верно, маменька, дорогу мы знаем, — прыснувсо смеху, сказала Мэгги.

И они ушли; но прежде чем переступить порог,Крошка Доррит оглянулась и сказала: «Благослови вас бог!» Она сказала этосовсем тихо, но как знать! — быть может, там, в вышине, ее слова были слышны нехуже, чем если б их пропел целый соборный хор.

Артур Кленнэм выждал, покуда они завернут заугол, и незаметно последовал за ними. У него не было намерения навязывать своеприсутствие Крошке Доррит там, где оно оказалось бы нежеланным, но он хотелубедиться, что она благополучно добралась до знакомого квартала. Такойкрохотной, такой хрупкой и беззащитной в сырой холодной мгле казалась еефигурка, полускрытая колышущейся тенью ее подопечной, что Кленнэму, которыйпривык смотреть на нее как на ребенка, захотелось взять ее на руки и понести.

Но вот они вышли на широкую улицу, в концекоторой находилась тюрьма Маршалси, и Кленнэм увидел, как они слегка замедлилишаг, а потом свернули в переулок. Он остановился, чувствуя себя не вправе идтидальше, и, постояв немного, нерешительно повернул назад. Ему и в голову неприходило, что им грозит опасность всю ночь провести на улице; и лишь много,много времени спустя он узнал правду.

Убогий домишко, к которому они подошли, былвесь погружен в темноту, и ни звука не доносилось из-за запертой двери. ТогдаКрошка Доррит сказала своей подопечной:

— Мэгги, тебе на этой квартире живется хорошо,и поэтому не следует вызывать неудовольствие хозяев. Постучимся тихонько раз идругой; а если нам не отворят, придется ждать до утра.