им никогда ни за что не платила. Разве что оказывала благотворительную помощь. Давала деньги на развитие нескольких лечебниц. Но это не плата, запомни. Нет, не плата, что бы там ни плела эта тварь.

— Мне кажется, ты что-то недоговариваешь.

— Тася, если я что-то недоговариваю, то только потому, что некоторые вещи тебе знать не нужно. А нужно немедленно идти к Илье и убедить, что неприлично держать здесь девушку, с которой он целовался в присутствие родной невесты. В конце концов, неужели ты не можешь устроить сцену ревности? Это так просто, а мужчины после этого начинают чувствовать собственную значимость. Запомни, это полезный инструмент, но частить с ним нельзя — перестает быть эффективным. Очень аккуратно, очень дозированно…

— Не хочу я устраивать никаких сцен ревности! — возмутилась Таисия.

— Что значит не хочешь? Ты говорила, что Илья тебе нравится, и не хочешь хоть пальцем пошевелить, чтобы привязать его к себе? Я из кожи вон лезу, пытаюсь обеспечить твое будущее, а ты не хочешь лишнего движения сделать, чтобы мне помочь⁈ Боже, кого я воспитала? Неблагодарную и глупую дочь. Я тоже много чего не хочу, но ради дела переступаю через свои желания, — сухо ответила ее мать. — Так что ноги в руки — и вперед. Чтобы через час здесь этой потаскухи не было. За свое нужно драться всеми доступными методами.

— Не думаю, что Илья пойдет у меня на поводу.

— Если не хватит сцены ревности, можно попытаться соблазнить… — с сомнением сказала Беспалова. — Хотя кому я говорю? Ты все мои советы по поведению с мужчинами пропускаешь мимо ушей и никогда не используешь. И это с твоими-то данными. Мне иногда кажется, что ты не моя дочь…

— Хуже было бы, если я не была дочерью своего отца. Кажется, на это намекала Грабина?

Беспалова нервно рассмеялась:

— Тася, что ты несешь? Я могу поклясться, что ты — дочь своего отца. Князя Беспалова. Чем хочешь могу поклясться. Шантаж Живетьевых с тобой никак не связан.

— Все-таки шантаж, а не благотворительность?

— У них одно от второго недалеко ушло! — рявкнула окончательно выведенная из себя Беспалова. — Поэтому я и не хочу, чтобы эта терлась здесь. Мало ли чего она вынюхает. Это опасно не только нам, но и Шелагиным, которые этого не понимают. Ты должна ее выставить, иначе у всех будут неприятности. Считай это проверкой на взрослость. Как ты этого добьешься, оставляю на твое усмотрение. Советов я тебе дала достаточно, чтобы ты справилась самостоятельно.

После этого послышались звуки борьбы, похоже, Беспалова выставляла дочь из своих апартаментов. Победил опыт, потому что я услышал, как Таисия пару раз стукнула по двери и зло крикнула:

— Мама, ты совсем уже, что ли?

То ли в ответ на это, то ли по другой причине Беспалова дверь открыла, но только лишь для того, чтобы сообщить дочери:

— А я переговорю с Павлом Тимофеевичем. Будем бить с двух сторон. Авось что-то сработает. Пускать это на самотек нельзя.

Не знаю, разошлись ли они после этого в разные стороны, но больше я никого из них не слышал. Да и не особо вслушивался, потому что у нас проходило другое совещание, прерываемое постоянными звонками Павлу Тимофеевичу. Похоже, не одна Беспалова сообразила, что императорская реликвия совершенно точно поменяла владельца. Шло осторожное прощупывание с обеих сторон. Шелагину нужна была поддержка, но и принимать на себя обязательства больше необходимого минимума он не хотел. Этак слишком много преференций пообещаешь — и окажешься уже не самым главным в собственной стране. Да и основной упор Шелагин собирался сделать на губернаторов, поманив их морковкой в виде княжеств. Перевод назначаемых должностей в наследуемые вотчины должен был подогреть интерес весьма прилично. Проблема была в том, что такие вопросы по телефону не решаются, нужны были личные встречи, и на завтра их было запланировано приличное количество.

Греков опять поднял вопрос с Фадеевым:

— Нельзя его оставлять в живых. Вам Трефилова мало? Никогда Фадеев не простит смерти сына. Мало ли что он нес в стрессовой ситуации. Выпустите — придет в себя, оглядится и начнет мстить исподтишка. Он не будет вам благодарен, в отличие от остальных.

— Я с Алексеем согласен, — вставил Шелагин-младший. — Он посчитает княжество вирой за убитого сына, напрочь забыв, что этот поганец пытался убить нас. Да и вообще, гнилая семейка во всех отношениях.

— Я обещал ему княжество за помощь. Клятву не давал, нет, но княжеское слово тоже стоит дорого. Нарушать его не хочу.

Шелагин-старший отвечал задумчиво, как будто хотел, чтобы его убедили, что в данном случае это нарушением не будет, потому что речь идет даже не о благе княжества, а государства.

— Сыну отдадите. Там один еще живой остался. Формально обещание выполните, но без такого риска для всех нас, — настаивал Греков. — Самого Фадеева оставлять в живых нельзя, он уже слишком много знает лишнего. Начиная от способа своего похищения и заканчивая тем, что о возможностях реликвии вы знали раньше, чем она официально у вас появилась.

Шелагин-старший нахмурился.

— Илья, а ты что думаешь?

Вопрос был неожиданным, так что я не сразу нашелся с ответом.

— Мне кажется, Фадеев из тех, кто будет искать обходные пути и гадить, — наконец уверенно ответил я. — Пока никто не знает, что мы причастны к его исчезновению, но стоит ему отсюда выйти, как это наверняка изменится. И кто знает, с кем он будет делиться наблюдениями. Я не уверен, что на него удастся повесить клятву, которую он бы не смог обойти.

— То есть ты тоже считаешь, что живой Фадеев — потенциальная опасность? Я вас услышал, буду думать.

Долго ему думать не получилось, потому что до нас дошла Беспалова. Из столовой мы так и не уходили, совмещали чаепитие с обсуждением проблем, поэтому она заглянула, убедилась, что посторонних в лице Грабиной нет, и непринужденно ввалилась к нам.

— Павел Тимофеевич, вы совершаете ошибку, позволяя этой особе оставаться в вашем доме.

— Это дом Ильи, ему и решать. А чем вам не нравится эта милая девушка?

— Милая? — от возмущения Беспалова чуть не задымилась, но быстро взяла себя в руки и рассмеялась отработанным мелодичным смехом. — Это вы так пошутили, Павел Тимофеевич?

— Это я оценил внешность и манеры девушки.

— Должна вам напомнить, что эта особа совершенно