– Неужели сладилось, Кестель?

– Смею думать, – сказал тот. – Боюсь спугнутьудачу, но все указывает на то, что – сладилось…

– Вашими бы устами…

– Ваше сиятельство, откуда этот пессимизм?

– Это не пессимизм, – возразил камергер. –Просто… что-то ноет, как зубная боль. Еще целых две недели ждать – а за этовремя может произойти столько нелепых случайностей… Их я больше всего иопасаюсь. Ничто так не губит, как нелепые случайности.

– Надеюсь, вы не девчонку имеете в виду?

– Ну разумеется, нет, – сказал камергеруверенно. – Уж ее-то – менее всего. Строптивая, совсем юная ведьмочка, откоторой не следует ожидать серьезного вреда. Мало ли какую возвышенную чепухуона несла графу и мне… Одно дело – болтать языком в силу романтической натуры исовсем другое – противодействовать.

– Я бы на вашем месте не был так уверен, – сказалграф Биллевич, появившийся в комнате бесшумно, как кошка.

– Ну и привычка у вас – подкрадываться… – вздохнулКестель, в первый миг прямо-таки подпрыгнувший в кресле.

– Дорогой друг, мне эта привычка за пару сотен летпозволила избежать кучи серьезнейших опасностей, которые вы себе и представитьне можете, – сказал граф небрежно. – Так вот, друзья мои, позвольтена правах старшего… хотя бы годами, высказать парочку неглупых мыслей. Сдаетсямне, вы недооцениваете девчонку. Угрозу она представляет в первую очередь из-засвоей натуры и юности. Интригана можно переиграть, алчного – купить деньгамиили постами, труса – запугать. А вот особы вроде нашей Олечки тем и опасны, чтоеще не умеют играть в обычных декорациях. Смерти они не особенно боятся, потомучто не способны осознать, насколько она страшна, золото их не интересует,интриги проходят стороной…

– Ну так укоротите ее наконец! – почти грубопроизнес Кестель. – Я-то думал, что взялся служить настоящей силе, нодавно уже слышу невнятные ссылки на некие непреодолимые обстоятельства…

– Вы, случаем, не жалеете, что со мнойсвязались? – медовым голосом поинтересовался Биллевич.

Кестель насупился, помрачнел, поерзал в кресле и наконецответил, ни на кого не глядя:

– Назад все равно дороги нет…

– Рад, что вы это понимаете… – кивнулБиллевич. – Драгоценный мой, ну разве я вам врал, что вы всемогущи? Вас,по-моему, обижает именно то, что я не всемогущ, а? Вы предпочли бы служить некоейгрознейшей, неодолимой силе… Но такой силы на свете нет. Все, чего ни коснись,имеет свои пределы, рамки, оговорки, особые условия. Это не слабость, этосовершенно другое. Да, так сложилось, что мы пока не можем с девчонкой ничегоподелать. Теоретически рассуждая, она и в данную минуту может нас подслушивать…

Остальные двое невольно бросили взгляд на окно, и Ольгаторопливо отодвинулась в простенок.

– Так вот, – повернулся Биллевич ккамергеру. – Вы серьезно ошибаетесь в том, что девчонка ничего не предпринимает.Она что-то задумала, определенно, у меня есть кое-какие сведения. Еще не знаю,что, но вскоре выясню. Другое дело, что она попросту не успеет за эти двенедели как-то нам помешать. Потому что никто не поверит правде. Настоящей,полной правде. Меня гораздо больше беспокоит этот виршеплет, Алексей Сергеевич.Вот с ним пора что-то делать, и незамедлительно. Он-то, в отличие от Оленьки,оперирует совершенно реальными, житейскими, привычными для всех категориями. Онпредставления не имеет о потаенной стороне дела – но его агенты опасноприблизились к реальной, житейской вещи под скучным названием «заговор вгвардии». А это уже гораздо серьезнее… Пора, пора с ним что-то делать, двенедели – это срок, за который толковые ищейки могут невероятно много вынюхать…В общем, нужно всерьез этим озаботиться. А сейчас пойдемте к нашимреволюционерам, их не следует надолго оставлять одних, вожди должны почащепроизносить пламенные речи, ободрять и воодушевлять…

Видя, что все трое направились к двери, и не ожидая болеедля себя ничего интересного, Ольга оттолкнулась ладонью от холодного камнястены, вылетела на середину улицы, замерла в нерешительности, выбирая межвозвращением домой и дальнейшей прогулкой. Скорее всего следовало вернуться. Такиепрогулки в небе ночного города ее что-то совершенно не воодушевляли – скучно,уныло, иной Петербург, в общем-то…

Что-то резко дернуло ее, переворачивая вверх ногами, –и тут же некая мощная сила поволокла в сторону, к дому на противоположнойстороне улицы. Это оказалось настолько неожиданно, что Ольга растеряласьненадолго – и какое-то время так и летела ногами вперед, увлекаемая чужойволей… да нет, не волей, а чем-то вроде зеленовато светящейся нити, обвившейсявокруг ее правого сапожка и тянувшейся к окну верхнего этажа, где она ужеразличала какое-то шевеление…

В окне маячили, теснились какие-то черные, скрюченные фигурыс горящими алыми глазками, уже доносился пронзительный писк, нечто вродеазартного лопотания, она рассмотрела, что алые глазки-бусинки сверкают словнобы из переплетения спутанной шерсти, не позволяющей рассмотреть лица… Илиморды?

Окно и черные мохнатые силуэты, гомонящие, пищащие, былисовсем близко, можно было рассмотреть, что комната за их спинами залитапризрачно-синим светом и там колышутся столь уродливые, корявые, отвратныетени, что не хотелось даже думать о тех существах, которые могли ихотбрасывать…

Ольга перевернулась в воздухе головой к окну, обеими рукамисхватила то, что представлялось светящейся нитью, рванула… Ладони обожгларезкая боль, но ее уже не тащили, как попавшегося на крючок пескаря, онаостановилась в воздухе…

Еще одно усилие – и светящаяся нить лопнула с неприятнымтреском, обрывок ее соскользнул с голенища сапога, а другой, длинный конец сневероятной скоростью скрылся в окне. Ольга успела еще заметить, как черныезадом полетели в глубь комнаты – будто оборвался канат, который они изо всехсил тянули…

Но больше она ничего не увидела – извернулась, взмыла надкрышами и что есть духу припустила прочь – кто знает, какие еще сюрпризы способнапротив нее употребить эта неизвестная нечисть…

Сделав круг, чтобы сориентироваться, Ольга решительноповернула в сторону княжеского особняка – положительно ночные прогулки надгородом все более напоминали путешествие по кишащим опасностями и дикими зверямиэкзотическим странам. Пожалуй, от них следовало отказаться, все равно ничегоприятного они не приносят…

На обратном пути ее никто более не побеспокоил, но все равновпечатления остались самые неприятные: на здешней «иной стороне» онаопределенно была чужаком, к которому не питали никаких дружеских чувств…

Ольга – точнее, корнет Ярчевский – вошла в прихожую. И, какбыло уже не в первый раз, убедилась, что теперь в этом доме корнет пользуется небывалымуважением: сонный Семен, едва ее завидев, каким-то чудом стряхнул сонную апатиюи чуть ли не бегом помчался впереди, открывая двери, бормоча что-то в томсмысле, что для господина корнета барин всегда дома, пусть и в ночь-полночь…