Станция висела в солярной точке равновесия Сатурна, и Солнце блистало позади станции. Силенок Гелиоса вполне хватало, чтобы подогреть конструкции «Циолковского», и от лучей светила станцию прикрывало целое поле солнечных батарей. «Солнечные очки для Константина Эдуардовича», – шутили «кочевники». Лучи светила падали всегда на одну сторону станции, и если солнечную сторону приходилось прикрывать и охлаждать, сторону, обращенную к Сатурну, наоборот, следовало освещать и нагревать. Для этого конструкторы станции пошли на разные ухищрения: система гироскопов заставляла «Циолковский» покачиваться из стороны в сторону, незаметно для своих обитателей подставляя Солнцу то один бок, то другой; световые колодцы переправляли солнечные лучи на темную сторону; блестящая теплоизоляция особым образом развернутых ферм разгоняла тень солнечными зайчиками. Были и прожектора, светившие то поодиночке, то целыми батареями на самых важных участках.

Убежать в сторону Солнца «Циолковскому» не давало притяжение Сатурна, вой ти в кольца не давало притяжение звезды. Губительная радиация планеты компенсировалась солнечным ветром, космическое излучение экранировалось системой Папы, мощные телескопы станции разглядывали поверхность спутников, кольца и верхние слои атмосферы газового гиганта практически в упор. Плотность вакуума в точке равновесия считалась минимальной во всей Системе, Сурт, спутник Сатурна с самой вытянутой орбитой, проходил на несколько миллионов километров ближе к Папе. Короче говоря, работалось в такой обсерватории легко и приятно до тех пор, пока кому-нибудь не придет в голову отправить в систему газового гиганта автоматические станции, а еще лучше – пилотируемую миссию, пальцами пощупать, так сказать. Вот тут техникам космической станции приходилось думать, а как бы это нам преодолеть расстояние в половину астрономической единицы, сначала набрав огромную скорость, а затем где-то как-то эту скорость сбросив.

На «Циолковском» смонтировали электромагнитную катапульту. Вилки соленоидов тянулись от космического дока в сторону системы Сатурна, манипуляторы ставили автоматические станции в старт прямо с монтажной площадки, и спутники вылетали к Папе, бывало, по десятку за раз. Отправляли железных болванов с неподъемным для человека ускорением, тормозили в атмосфере Папы, вокруг спутников или в кольцах, где каждую более-менее крупную каменюку промаркировали RFID-меткой. Полетная служба назубок выучила орбиты спутников, коридоры входа в атмосферу планеты, и теперь теряли в среднем один автомат из ста – а вот пилотируемые миссии за все время работы станции уходили к Сатурну хорошо, если раз двадцать – Папа людей не любил, да было это дорого и долго. Железяками станция пуляла с бешеным ускорением – чего им, железным? – хлипкую же протоплазму отправляли с церемониями (медкомиссии да собеседования), с плавным разгоном до трех – пяти «же», с двойным и тройным запасом СЖО, формированием спасательной группировки и прочей роскошью. Единственным серьезным предприятием с участием всей напланетной секции стала высадка на Титан.

Межкосмос отнесся к делу серьезно: вереница транспортно-энергетических модулей потянулась на станцию. Один за другим разгружались контейнеры со всяким добром. Редкий случай: «кочевникам» дали приоритет, задержав поставки для очередного МТ, и начальник станции воспользовался оказией, заказав для «Циолковского» имущества втрое против необходимого. В числе прочего на станцию пришли термоядерный реактор нового поколения и ионные двигатели – слишком большие для обычных автоматов и слишком маленькие для станции. Так появилась «Аэлита».

Энергоблок (реактор, топливный бак, двигатели) и каплю жилого отсека соединяла ажурная балка. Запаса топлива в основном баке хватило бы на две недели (говоря так, имеют в виду неделю разгона и неделю торможения), под завязку набитые баки вспомогательных двигателей, собранных в три матрицы по всему телу корабля, могли давать импульс в течение трех часов, хотя требовались от них только краткосрочные импульсы коррекции – «выстрелы». Система связи, опиравшаяся на раскиданные по всей Солнечной системе спутники ГЛОНАСС, могла обеспечить диалог с Землей без малейшей задержки, сканеры и всевозможные анализаторы, собранные в контейнер позади командного модуля, работали в недрах атмосферы Сатурна и в метановых пучинах морей Титана. Корабль обслуживался четырьмя компьютерами, каждый из которых заслуживал приставки «супер».

Жилой модуль «Аэлиты» мог с комфортом принять восемь человек, а если потесниться, то и все двенадцать. Условия спартанские: спальники, надувной душ и одноразовые насадки в туалете, зато в рубке управления роскошные ложементы, такие на Земле молодые гонщики в свои болиды заказывают, наивно думая, что космические технологии спасут от собственной дурости. Стены модуля отделаны пластиковыми панелями под дерево (как ни старались гидропоники – жаропрочное дерево вывести не получилось, а то, что получилось, травило пассажиров ядовитыми испарениями), магнитный пол, раскрашенный под паркет, пружинил под ногами, как татами. Потолок на первом этаже, над камбузом, спальными местами экипажа и санузлом, сверкал белизной, на втором бугрился защитными крышками автоматов и тумблеров, десятком экранов и экранчиков, перемигивался индикаторами, не поместившимися на основном пульте, выдвижными рукоятями управления манипуляторами, стыковочными узлами и прочей машинерией. Хромированные вставки на дверях, сверкающие плафончики ламп, духовой шкаф и посудомойка с контрольными панелями «под старину», как и светленькие дверки шкафчиков камбуза, установленных полукругом на боковой стене по ходу движения, не иначе, подсмотрели в каком-нибудь модном инстаграме. В камбузе стоял кухонный автомат – не новый, но вполне способный побаловать изголодавшегося космонавта чем-то повкуснее, чем обычный сухпай. Разделаться с продукцией автомата предлагалось при помощи набора космической посуды и космических столовых приборов, закрепленных фиксаторами или магнитами внутри шкафчиков камбуза соответственно самым строгим требованиям безопасности.

Медицинский отсек занимал противоположную стену. Здесь обошлись без излишеств: белые стены, пол и потолок санитарного пластика, белые же ложементы рабочего места терапевта и голубое стекло операционной капсулы – хотя раздвижные двери кибердока, не выбиваясь из общего ряда, косили под дерево с хромированными вставками и блестяшками. Дальше, в задней полусфере, подле медотсека, стоял санузел, отделенный от остальной каюты стандартной герметической дверью – не то чтобы «дерева» не хватило, на гермодверь панельки повесить некуда, – и спальники экипажа.

Не корабль – игрушечка. Tesla Roadster.

А в кабине нагадили.

Старт откладывался, Наденька ругалась:

– Вот свиньи!..

Хребтовую балку «Аэлиты» укрепили в направляющих стартового стола. ЦУП, скалой возвышавшийся над доком, угольно-черной тенью накрывал место действия, и с наползавшей со всех углов тьмой насмерть бились ряды прожекторов, весело подмигивали огни корабля, габариты стартового стола и соленоидов катапульты, суставчатым перстом упершейся в висевший чуть ниже Сатурн, с такого расстояния похожий на черный и серый теннисный мячик с лихо заломленными колечками.

В жилом модуле тем временем в затхлом воздухе величаво плыли вскрытые упаковки галет. Дышать приходилось через раз, потому что крошки из этих же упаковок, пришедшие в движение из-за работы вентиляторов, норовили залететь в рот или нос, устроив космонавту проблемы с легкими. Возле лестницы, ведущей в рубку управления, болтался рваный комбинезон, залитый апельсиновым соком из тубы, в радужных капельках дрейфовавший к ближайшей вытяжке. Специфический запах бил в ноздри, заставляя морщиться.