«На ворон, что ли, пойти взглянуть?» — подумала я иотправилась в комнату с большой клеткой. Вороны при виде меня издали громкое«ка-ар» и уставились не по-доброму. Мне под их взглядами сделалось не по себе,и я поторопилась их покинуть. Покосилась на соседнюю дверь, не раздумывая,потянула ручку на себя и оказалась в спальне. И присвистнула невольно. Красныестены, черная мебель, потолок тоже черный, зеркальный. Забыв про то, что менясюда никто не приглашал, я принялась оглядываться. Большой стеллаж свыставленными на нем фигурками из кости и камня, странного вида подсвечники ипредметы, коим я даже название подобрать не могла. Малые скульптурные формы,одним словом.

Я повертела в руках камень черного цвета с молочнымиразводами, и тут мой взгляд уперся в шкафчик, запертый на ключ. Не знаю, что наменя нашло, рука вроде бы сама потянулась к ключу, я его повернула и открыладверцу. В шкафчике, напоминающем секретер, хранились какие-то бумаги, сверхулежала фотография в рамке, вроде бы групповой портрет. Разглядеть фотографию яне успела, потому что услышала гневный окрик:

— Какого дьявола вам здесь надо?

Я повернулась и увидела Прохорова. Физиономия его имелатакое выражение, что я посоветовала себе побыстрее провалиться сквозь землю.

— Я вас спрашиваю? — повысил он голос, хотя и дотого он звучал как раскат грома.

— Извините, — с трудом произнесла я. — Япросто хотела… Меня поразил интерьер.

— А в моем шкафу вас что поразило?

С пунцовым лицом я бросилась мимо него, желая только одного:поскорее покинуть квартиру. Стыд жег меня каленым железом, я была уверена, чтоэту минуту буду помнить всю жизнь, так непереносимо было пережить ее.

Прохоров вдруг схватил меня за руку.

— Не сердитесь, — сказал покаянно. — Япогорячился.

— Не стоит мне у вас оставаться, — пробормотала я,желание бежать сломя голову лишь увеличилось. — Мне очень стыдно, и я…

— Бросьте, все в порядке. Я нервничаю оттого, что вмоем доме женщина, а я к этому не привык. Все женщины любопытны, кажется, язабыл об этом. У меня нет секретов, можете ходить, где угодно, и делать, чтоугодно, я не против.

— Мне действительно очень стыдно.., не знаю, что наменя нашло… — пробормотала я.

— Во всем виноват я сам. Я постоянно вас раздражаю, авы и так в чужой квартире чувствуете себя неловко. Давайте попробуем относитьсядруг к другу более.., дружески, — помедлив, нашел он слово.

— Да, конечно. Давайте попробуем.

Его покладистость удивила. А еще захотелось вернуться кшкафчику и взглянуть, что там лежит. Документы, вот что! И любой нормальныйчеловек возмутится, застав кого-то постороннего, роющегося в них.

— У вас веснушки, — заявил Прохоров невпопад.

Вместо того чтобы съязвить в ответ, я уткнулась взглядом впол и вздохнула:

— К зиме пройдут.

— Да? — Кажется, только это его иволновало. — И глаза у вас зеленые, точно у кошки.

— Давайте отвлечемся от моей внешности, — вяломолвила я.

— Почему?

— Потому что я чувствую себя неловко. Разве не понятно?

— Мне нравятся ваши веснушки. И ваши глаза тоженравятся.

Он смотрел на меня так откровенно, что теперь не только лицоу меня запылало — я чувствовала себя как на раскаленной сковородке. И вдругподумала, что атмосфера спальни весьма такому ощущению способствует. Этачертова кровать в трех шагах от нас наводила на греховные мысли. И тут я точноувидела себя со стороны: уличенная едва ли не в воровстве, стою в чужойспальне, а красавец-мужчина вешает мне на уши лапшу о моих глазах и веснушках исмотрит так, что впору выпрыгивать из штанов. Да он просто нагло пользуетсяситуацией! Такие типы, как он…

— Простите, я, кажется, увлекся, — заявил он,распахивая передо мной дверь.

Я надеялась, что он останется в спальне, но он пошел замной.

— Хотите чаю? — спросил как ни в чем не бывало.

— С удовольствием.

«Что это я болтаю?» — удивилась я.

Теперь он смотрел внимательно и ласково, как заботливыйродитель на затемпературившее чадо, и это раздражало даже больше. Но явспомнила наш уговор относиться друг к другу дружески и решила рта нераскрывать. Налив мне чаю, Прохоров уткнулся в газету, но я чувствовала: оннаблюдает за мной. Чтобы избавиться от его взгляда, я тоже схватила газету ипринялась изучать объявления, которые, понятное дело, мне были так же интересны,как прошлогодний снег. И вдруг… «Куплю подшивку журнала „Следопыт“ илиотдельные номера за…» Далее был указан год — тот самый, где в мартовском номеренапечатана статья Ильина. Я уставилась в колонку объявлений, решив, что у меняглюки. Ничего подобного: объявление не исчезло, оно было забрано в рамку, чтобывыделяться на фоне других, оттого я и обратила на него внимание, —Невероятно, — пробормотала я.

— Что вы сказали? — поднял голову Прохоров.

— Взгляните, — вскочила я и протянула ему газету,ткнув пальцем в объявление.

Он прочитал и усмехнулся:

— Любопытно.

— Еще бы. Здесь есть телефон.

— Вижу. И что?

— Почему бы не позвонить и не встретиться с авторомобъявления?

— Вам не пришло в голову, что это ловушка? —спросил Прохоров.

— Ловушка? — растерялась я.

— Да, ловушка. Кто-то, к примеру, желает выманить васиз вашего убежища. Объявление срочное, его могли дать вчера.

— Бросьте, с чего им взять, что я обращу на неговнимание?

— С того, что вы вчера утром посетили библиотеку.

— И все-таки я бы позвонила.

— Не сомневаюсь. По этой причине я и хотел, чтобы выостались у меня. Неразумная девушка, к тому же очень любопытная, —улыбнулся он, стараясь смягчить улыбкой слова, которые мне, безусловно, непонравились.

— Что же теперь, не обращать на него внимания?

Он задумался, разглядывая газетный лист, и неожиданносогласился:

— Хорошо. Звоните. Назначьте встречу в центральномгородском парке. Там вечером многолюдно, вряд ли они рискнут вести себяособенно нахально. К тому же я буду рядом, — добавил он, посмотрел на меняи опять улыбнулся. А я потянулась к телефону.

— С мобильного звонить?