«Вот бы тебя хоть на часок к тому палачу, мерзкая ты образина!»

– В самом деле, – с запозданием оживился юридический советник, поворачиваясь к коллегам. – Я давно не участвовал в ведовских процессах, но хорошо помню, что подсудимых традиционно подвергают пыткам, чтобы добиться от них чистосердечного признания.

– Господа, – со страстью вмешался дознаватель, – смею напомнить, что под влиянием гуманистических идей правила дознания существенно смягчились. Мы же всё-таки не в средневековье живём! Во-первых, нельзя применять различные виды пыток в один день, а во-вторых, нельзя пытать человека дольше получаса.

– Безобразие какое, – скорчил лицо общественный обвинитель. – В прежние времена пытали часами, и это шло следствию только на пользу. Никакие душегубы не могут сравниться с ведьмами по тяжести преступления, а посему христианская милость для них недопустима! Вина ведьм превосходит всякий грех!

– Пытать людей часами – негуманно! Получаса вполне достаточно.

– Только не говорите, что на вас произвёл впечатление доклад Антона Преториуса[9], молодой чело-век!

– Более того, – не обращая внимания на замечание, продолжил дознаватель, – одно из правил гласит, что при изрядном количестве доказательств вины применение пыток совершенно бессмысленно.

– Зато как действенно, – буркнул обвинитель.

– Господин дознаватель прав. Даже с адептами дьявольской ереси забывать о гуманности никогда не стоит, – важно изрёк судья и посмотрел на Лару: – Твоё последнее слово, подсудимая.

– Ч-что значит «последнее»? Верно ли я понимаю, что вы даёте мне последнюю попытку убедить вас в том, что я не ведьма?

Судья равнодушно пожал плечами.

– Если можешь, попробуй.

Лара обвела взглядом публику. На губах появилась усмешка от мысли, что пришла ей в голову сегодня утром при виде этих любопытных ханжей.

«Ну раз уж вас всё равно не переубедить…»

И Лара, которой уже порядком надоело притворяться простушкой, выбросила руку вперёд.

– ШИ-ГИ-ШИН-ПА-ЭР-ДЛИ-ЮХ.

Кто-то визжал, кто-то истово крестился. Одна кумушка как подкошенная упала в обморок. Зал наполнился истеричными воплями, один громче другого:

– Ведьма!

– Убейте ведьму!

– На костёр окаянную!

Лара едва сдерживала смех:

– Да вы спятили! Видите? Ничего не случилось, у меня не выходит! Какая же я ведьма, если не умею колдовать? Да если бы я была ведьмой, вы бы сейчас не кричали, поверьте. Вы бы лаяли, хрюкали и квакали! – Она повернулась к судьям, почему-то побледневшим. – Послушайте. Даже выучив заклинание, обычный человек применить его не может. Чтобы заклятие подействовало, нужно владеть колдовской книгой, которую даёт дьявол в обмен на душу. А я свою душу не продавала и делать этого не собираюсь! Как вам ещё доказать, что я не вступала в сговор с дьяволом и я не ведьма?

Над залом прозвучал суровый голос судьи:

– Откуда нам знать, что произнесённое тобой не набор слогов, а дьявольское заклинание?

– А откуда вам знать, что дьявольское заклинание не набор слогов? – не сводя с него глаз, спросила Лара.

Судья помолчал и громко объявил:

– Суд удаляется на совещание.

Пятеро её мучителей тяжело поднялись из-за кафедры, уставшие от своих мучительств. Когда они скрылись в соседней комнате, за ними с пером и бумагой последовал секретарь.

Лара была опустошена. Она глянула на Крэха – тот стоял с опущенной головой. Ни честить его, ни требовать ответа не хотелось. Хотелось лишь сойти с этой проклятой скамьи и вытянуться прямо на полу, а ещё чтобы все – и враги, и сочувствующие – оставили её в покое.

Дверь открылась, и перед глазами замелькали знакомые чёрные мантии. Лара не знала, бояться ей или радоваться оттого, что скоро всё кончится, ибо даже страх отступал перед её моральным и физическим бессилием.

– Всем встать, – прозвучало вдали.

Одновременный шорох и возня за спиной заставили поморщиться. Руки коснулось что-то мягкое и холодное. Лара повернула голову – это Крэх положил ладонь ей на руку, напоминая о необходимости встать. Когда встала, в глазах потемнело. Ноги дрожали.

– «Мы, нижеподписавшиеся, выносим приговор по делу обвиняемых в колдовстве Лары Лихт и Крэха Мецгера. – Судья стоял за кафедрой и читал с листа, словно окутанный дымкой. – Крэх Мецгер признаётся невиновным во вменяемых ему преступлениях и будет освобождён».

Лара моргнула. Дымка наконец рассеялась.

– «Лара Лихт признаётся виновной в таких преступлениях, как ложная дача показаний, сговор с дьяволом, оборотничество и колдовство, и за своё греховное поведение будет подвергнута казни завтра в десять часов утра на рыночной площади».

Зал торжествующе загудел.

– Значит… вы сожжёте меня на костре? – услышала она свой глухой голос.

– Ну что ты, милочка, – оскалился обвинитель. – Дрова нынче до€роги. Конечно, не сожжём.

С губ сорвался облегчённый вздох.

– …Всего лишь повесим.

Лара лежала на соломенном тюфяке, дозволяя осеннему холоду наполнять её душу, и пела:

Может быть, я на полпути к раю. Может быть, я на полпути в ад. Что станет с грехами моими, не знаю, Коли на ветке вздёрнет солдат.

Эту песню она слышала от деревенских. К счастью или к несчастью, последующие куплеты о насилии и поджогах в памяти не отложились.

«Интересно, как бы они поступили с канцлером, когда он приехал с допросом, если бы знали, что после моей смерти их деревню больше некому будет защищать?.. – билась вялая мысль. – Господи, о чём я думаю? Завтра утром меня повесят, зароют и выкопают для сожжения на общем костре, когда в Кемнице наберётся ещё десяток ведьм».

Тело ныло от усталости, а связанные спереди руки не давали отдохнуть. Малейшее движение приносило боль. Сильнее всего болели чёрно-лиловые от синяков колени.

«Завтра это будет неважно. Потому что ничего уже не будет».

В самой тёмной глубине души Лара подозревала, что так и закончит. Когда впервые появилось это смутное ощущение, предвестие скорого конца? Когда после гибели бабушки она нашла книгу заклинаний и взяла её в дрожащие от нетерпения руки? Или когда увидела на крыльце невозмутимого канцлера? В какой момент она осознала свою обречённость?

«Это не только моя вина».

Лара повернулась на левый, застуженный бок. Ей было горько об этом думать, но пришлось: к такому концу её привела не только собственная неосторожность, но и вполне осмысленные поступки тех, кто был свободен и не ведал, что такое готовиться к смерти.