– Нет, – отвечаю, подумав. – У меня скоро сессия, и неизвестно, как завтра все пройдет. 

– Тогда оставляем вопрос открытым. Вернемся к нему чуть позднее.

– А ты когда обратно, Дань?

Жанна отбирает у брата тарелку с попкорном. Он недовольно морщит лицо, а потом тянется за новой пачкой. 

– Не знаю. Смотря как тут будут дела складываться. – Кивает на меня: – Ее одну не хочу оставлять, а потом отца буду кодировать. Задрал бухать. 

– Иман сказал, что следователь скоро отправит дело на рассмотрение прокурору, для передачи в суд. Так что надолго не задержишься, – говорю я, и повисает тяжелая пауза. 

Опускаю голову, снова возвращаясь мыслями к отцу и нашей завтрашней встрече. 

– Знаешь, в чем твоя проблема, Лёвич? Ты отличница до мозга костей. Въедливая, правильная, ответственная. Вот Жанна ко всему спустя рукава бы отнеслась, – говорит брат, заваливаясь на диван рядом со мной и обнимая за плечи. 

– Даже больше скажу: я бы уже выскочила замуж за Ибрагимова, – смеется она. – Не такая принципиальная и бесстрашная. Все же есть у вас точки соприкосновения с Багдасаровым. 

Упоминание об Эрике невольно царапает внутри. Понимаю, что у него проблемы из разряда трудноразрешимых: Измайлова закрыли, его самого таскают по допросам, но так хочется, чтобы везунчик был сейчас рядом. Мне страшно. И самообладание подводит. 

Тёма закрывает коробку с пиццей и идет к холодильнику. Осматривает пустые полки и прицокивает языком. Обычно у меня всегда есть что-то свежее: суп или какая-нибудь отбивная, но сейчас ничего не хочу готовить. Сижу на одной сухомятке и горьком кофе.

– Если не наелся, давай ещё пиццу закажем? – Я тянусь к телефону, чтобы набрать доставку. 

– Нет. Хватит. Просто проверял, чем ты питаешься. Отвратительно у тебя с запасами. Привезти нормальной еды?

– Сама заеду в кафе и закуплюсь. Не хочу ничего готовить, – пожимаю плечами. 

Тёма и Даня берут сигареты и идут курить на балкон, а мы с Жанной остаемся одни. 

– Совсем ты поникла. Это из-за отца?

– Да. Переживаю за нашу встречу. Мы почти месяц не виделись. И ведь прекрасно понимаю, что он скажет, но от этого не легче. Сколько ни настраивай себя, а все равно будет больно.

– А что Эрик? Совсем не появляется? 

– Нет. Зато Ибрагимов наседает так, что его опека начинает напрягать. Вроде и плохого ничего не делает, а  видеться с ним не хочу. 

– Ну да, плохого ничего не делает, а до нитки в итоге оберет. Квартира хоть останется? – Жанна обводит глазами гостиную.

– Квартира, машина, сумма на счете. Совсем мизерная в сравнении с той, что достанется ему. 

– Охренеть просто... Твой Багдасаров точно того стоит? – возмущается подруга.

– Дело ведь не только в Эрике. 

Хотя кого я обманываю? Не будь везунчика, я бы со временем подпустила Имана ближе, а он нашел бы способ, как меня очаровать и расположить к себе. А теперь... все потеряю. Абсолютно все. Но зато останусь честна перед собой и своими чувствами. Настоящая сделка с совестью. Даже и не знаю, что лучше: отсутствие характера или его наличие.

– Можешь обижаться, но кое в чем я с Иманом соглашусь. – Глаза Жанны впиваются в мое лицо. – Пока он все фронты прикрывает, Багдасаров только за один несет ответственность. А когда ты останешься без защиты, без денег и продолжишь быть Аверьяновой, дочерью человека, по вине которого пострадали и погибли люди... Не знаю, как Эрик, а я за тебя переживаю. Где гарантии, что тебя действительно никто не тронет? 

Эти слова задевают за живое и попадают в цель. 

– Да, Эрик испытывает влечение, но, когда тебе обезумевшая от горя мать плеснет кислотой в лицо или у дома вечером голову пробьют – вот это будет любовь. Великое чувство!  Ни за что не проверю, что Багдасаров этого не понимает. Меня очень смущает этот момент. А если окажется, что ему операция потребуется? Представляешь реакцию его родителей? «Мам, пап, это Регина, та самая девушка, отец которой импортировал дешевые медицинские устройства из Китая, и одно из них находится во мне»...

Я закрываю руками лицо. Жанна озвучивает мои страхи и мысли. Точно человек-рентген. А еще есть душевыниматель и мозговыворачиватель. Ну и окружение у меня. 

– Не знаю ничего, Жанна, – мой голос дрожит и руки тоже. – Тот самый случай, когда разум и сердце противоречат друг другу, я не знаю, кого слушать. 

– Ты никогда легких путей не искала. Так что я даже не удивлена, что сейчас ты оказалась в подобной ситуации.

Жанна обнимает меня за плечи, и так мы сидим какое-то время. 

Вечером друзья расходятся. Ближе к полуночи звонит везунчик. Голос у него уставший. Эрик говорит, что весь день был занят делами, потом на допросе у следователя провел четыре часа и ехать ко мне уже не осталось сил. Почему все проблемы разом навалились? Хочу обратно во Владивосток. С Эриком. И чтобы рядом больше никого не было. Только я и он. Очень сильно этого хочу.

– Когда у тебя встреча с отцом? – спрашивает везунчик. 

– Завтра.

Воцаряется напряженное молчание. 

– А почему не сказала? 

– Ну вот сейчас говорю. 

– Я постараюсь вырваться, но если опять вызовут на допрос, то у меня даже телефона не будет под рукой. С тобой кто-то поедет? Адвокат? Даня?

– Ибрагимов. Но Даня сказал, что тоже подъедет. 

Эрик опять молчит. Долго. Я бы даже сказала, красноречиво. Мурашки ползут по спине, и хочется спросить, здесь ли он еще или положил трубку. Мнимое равнодушие пробирает до костей.

– Дане отбой дашь. Я сейчас Яна наберу. Он с тобой поедет.

Я слышу, как везунчик тяжело дышит.

– Не нужно. – Губы почему-то начинают дрожать. – Иман меня не обижает, не пытается сделать ничего плохого, а Даня...

– Как освобожусь, сразу приеду, – перебивает Эрик. – А до моего появления будешь с Яном. Поняла?

Мыслительный процесс в последние дни дает сбой. Не понимаю, с чего вдруг Эрик стал против нашего общения с Ибрагимовым? Мы ведь не в первый раз ездим с Иманом к следователю. Не вижу в этом никакой проблемы, как и повода для беспокойства. 

– Я не уверена, что после разговора с отцом захочу встреч с кем бы то ни было, – говорю прямо.

– Я тоже много в чем не уверен, но завтра проведешь день с Яном. Одна уже из себя героиню построила, теперь лежит с кровотечением в больничке, а второй мечется по камере как зверь и жаждет головы всем посносить, дальше вершить самосуд. Хочешь, чтобы у нас так же было? 

– О чем ты? – не понимаю я.

– О ком. Измайлова закрыли, потому что он человека в погонах избил из-за того, что на Пашину беременную девушку надавили во время обыска и у нее кровотечение открылось. А я, Рина, и убить могу, если тебя кто-нибудь, не дай бог, тронет или доведет до нервного срыва.