– Меня никто не тронет. И со мной все в порядке. 

– Или соглашаешься на Яниса, или по другому поводу добавится переживаний. Выбирай. Я не шучу. Прямо с допроса поеду в офис к твоему жениху, а от него уже в камеру к Паше.

– Хорошо, – соглашаюсь, быстро взвесив за и против. – Я поеду с Янисом. А сейчас, если можно, пойду отдыхать. В сон клонит, чувствую себя не очень хорошо. Извини. 

Это действительно так. Нервы на пределе. И живот болит весь день. Дурацкая особенность организма. 

Сплю я беспокойно, а утром долго размышляю над тем, принимать ли успокоительное. Решаю выпить. Хуже не сделаю. И в сумку бросаю блистер. На всякий случай.

Внизу ждет Ибрагимов. А еще я замечаю машину Яниса. Он мигает фарами, увидев меня, и выходит на улицу. Садится на капот с таким видом, будто готов прямо сейчас завязать драку с Иманом, если тот попытается меня удержать от опрометчивого шага. Хорошо, что я еще вчера дала Эрику обещание не отходить от его брата. Провоцировать никого и ни на что не собираюсь. Я сделала выбор и буду следовать ему до конца. Каким бы он ни был. 

Иман оборачивается, прослеживает за моим взглядом, и на его лице застывает озадаченная маска. 

– С ним хочешь поехать? – спрашивает он, хмурясь. 

– Да, – отвечаю твердо и направляюсь к брату везунчика. 

Ян открывает дверь своей машины, и я забираюсь в салон.

– А Ибрагимов ничего такой, – хмыкает он. – На фотках старше выглядит. В жизни моложе. 

– В твоем вкусе? 

– Я натурал, чокнутая. Но, если хочешь знать мое мнение: у этого хмыря на лице написано, что он хитровыебанный мудак. На дух таких не переношу. 

– Жаль, но твое мнение особой роли не играет. 

Янис нагло усмехается. 

– Останусь ждать тебя в машине. Эрик обещал появиться, как сможет. Но когда – не уточнил. 

– У него все так серьезно?

– Ну как тебе сказать. Хорошего мало. Но, если совсем плохо будет, отец помощь организует и в беде не оставит любимого сына. Хотя после этого выволочку устроит такую, что всем тошно станет. Справедливый. Со всеми. А мы порой много косячим, – расплывается Ян в улыбке. – В такие моменты лучше не попадаться под горячую руку. 

– Когда он узнает, что его сын связался с девушкой, отец которой причастен к громкому скандалу и мошенник, а самому сыну, возможно, потребуется новая операция, будет, наверное, очень «рад»?

– Что с Герасимовым? – пропускает Ян мимо ушей мой вопрос.

– Сейчас вот и узнаю.

– Задница какая-то по всем фронтам, – вздыхает он. – Держись, Рина. Если Эрик пообещал, что не оставит в беде, значит, так оно и будет. И плевать, что остальные думают. Как и на мнение нашего отца. Кстати, я все узнал. Нет у Эрика проблем с запчастями: он купил билеты на Чегемские водопады, курорт «Флай Чегем». Может, это просто побочки? 

– А у кого узнал? – уточняю я. 

– В лоб у него спросил. Он не имеет привычки врать. 

– Не думал, что мог ей обзавестись? Чтобы ты ему мозги не делал. – Звучит грубо, но зато правдиво.

– Думал, конечно. Но зачем? – Ян пожимает плечом, бросая на меня быстрый взгляд.

– Я не знаю. Но ты полагаешь, это нормально, что он глотает таблетки горстями? Ничем хорошим это не закончится. А если на операцию ляжет, то по щелчку пальцев восстановления не произойдет. И он это тоже прекрасно понимает. Скорее всего, поэтому и тянет с операцией.

– Ну тогда будем ждать, когда его рубанет. 

Я поворачиваюсь, глядя в непроницаемое лицо Багдасарова. Нет, не шутит. 

– В смысле? 

– Когда совсем хреново станет. А как иначе? Один раз Эрик уже был на волоске, еще раз на твоих глазах что случится, доведет до второго срыва, и, может, тогда он задумается, что делает. 

– Второго срыва? – переспрашиваю я.

– Сегодня первый будет. По тебе и так видно, что едва держишься. Мудила поэтому и поехал с тобой, чтобы по горячим следам утешить, а хер ему. Не отойду от тебя. 

Сглатываю ком в горле и отворачиваюсь. Внутри не просто жжет, а горит от слов Яниса. Они внушают ужас и страх. Зато теперь понимаю, почему везунчик приставил ко мне брата. И ведь действительно, даже не подумала, что после свидания с отцом Иман захочет воспользоваться моим шоковым состоянием. 

В кабинет следователя я захожу одна. Вопросов, к счастью, Геннадий Сергеевич задает мало, и все касаются Герасимова. А когда конвоир заводит отца и мы остаемся одни, меня накрывает паникой. Нужно как-то выстоять. Как-то... Но перед глазами стоит день похорон матери и убитый горем отец. Нет, он не плакал, просто был никаким. А дядя Дима… Когда он узнал о смерти мамы и появился в доме, то, ничего не говоря, сполз на кухне по стене вниз и почти час сидел на полу на корточках, бормотал что-то про себя и смотрел в спину отца, стоящего у окна. Все отпечаталось в памяти. Особенно их молчание и отсутствующие лица. Это было громче криков и слёз. Вот и сейчас папа молчит. На его запястьях наручники. Он постарел за этот месяц лет на десять, не меньше. В глазах пустота. А в моих воспоминаниях отголоски того дня. До безумия сильно хочется вскочить на ноги, обнять отца, прижаться к твердому телу с родным запахом. Я так соскучилась! Но не шевелюсь. Тяжело дышать, как будто грудную клетку сдавило тисками. 

– Это наша последняя встреча, Регина, – говорит отец глухим голосом и смотрит так, что сердце останавливается. 

– Последняя? – шепотом повторяю за ним, не в силах отвести глаз от изможденного небритого лица.

– Не считая суда. Не нужно добиваться со мной встреч и мучить нас обоих. Хорошо?

– Зачем ты так, папа?

Он молчит, продолжая смотреть на меня, потом шумно вздыхает. 

– Зачем, – хмыкает, отводя взгляд в сторону. – После смерти Ангелины трудные времена наступили, я сильно переживал, практически не занимался делами компании. Да ты и сама всё видела. Герасимов бумаги на подпись приносил... Это только моя ошибка и оплошность. Не досмотрел, а потом уже поздно было что-то менять. И я занял выжидающую позицию.

– Списывать все на смерть мамы нечестно! Я тоже переживала. Могла бы скатиться в учебе, по рукам пойти, наркоманкой стать, но ничего этого не сделала! 

Несколько слезинок скатываются по щекам.

– Хорошо, что ты ничего из этого не стала делать. Но я говорю как есть, Регина. Любовь, которую ты хочешь испытать, почти всегда приносит невыносимую боль. Кто-то с ней справляется, а кто-то ломается. Я столько ошибок сделал, погрязнув в себе и своих переживаниях, а затронуло тебя... Прости, дочка. 

Я обещала себе не плакать, но слезы продолжают капать на ладони, которые лежат на коленях. Сжимаю их в кулаки и вытираю щеки от влаги. Отец на мгновение зажмуривается – будто не хочет видеть, как я плачу.