С ранней молодости, еще не сняв юношеской тоги, Помпейпринял участие в походах своего отца Страбона. В двадцать три года он,единственный из всех известных миру римских деятелей, был удостоенимператорского титула за выдающиеся победы в ходе гражданских войн.[120]

Зверства марианских диктаторов, Цинны и Карбона, переполнилигневом сердце молодого Гнея Помпея, и, набрав три легиона солдат, он на свойстрах и риск выступил против марианцев. Одержав несколько убедительных побед,Помпей сумел привести свой корпус на соединение с армией Суллы. Сам Сулланазвал его императором, провозгласив его триумф. Позднее именно Помпею порученобыло командовать армией оптиматов, высадившейся в Африке. Разгромив армиюмарианцев под командованием Демиция, Помпей получил тогда прозвище Магн —Великий.

Сулла почти безгранично доверял молодому полководцу. ИменноПомпею были поручены карательные экспедиции в Галлию и Испанию. Согласноспециальному поручению римского сената, он подавлял восстание Сертория, громилбазы киликийских пиратов, вместе с Крассом уничтожал армию Спартака. Ему былодоверено окончание труднейшей войны с Митридатом Понтийским и кавказскиепоходы.

Живи Помпей в любую другую эпоху, его имя стало бынарицательным для обозначения величайших подвигов и триумфов. Но, на свою беду,он оказался в истории на одном отрезке времени с Юлием Цезарем. Судьба быламенее благосклонна поначалу к молодому Цезарю, но в конечном итоге онасмирилась, уступая его гению, и в мировой истории нам осталось имя Гая ЮлияЦезаря. Противостояние двух выдающихся людей изменило ход мировой истории, ипобежденный Помпей отступил в тень, уступая блистательному величию посмертнойславы победившего Цезаря.

Но сегодня здесь, на холмах Иерусалимских, в тени душистогокустарника, раздраженный Помпей ждет последних сообщений своих центурионов. Попредложению претора он приказал привести сюда Гиркана и Аристобула, дабы братубедил брата в безнадежности сопротивления его сторонников.

Солнце сегодня особенно нестерпимо, и только прохладныегородские сады дают возможность хоть как-то укрыться от этого слепящего зноя.

Появился дежурный центурион.

— Пришел Гиркан, — коротко сказал римлянин.

Помпей кивнул, морщась словно от зубной боли. Он не любилэтого бородатого иудея, всегда одетого в темное одеяние, со скорбным лицом итощей нескладной фигурой. Аристобул нравился ему куда больше, но в политикенельзя было руководствоваться только личными симпатиями. Эту истину римскийполководец усвоил с юных лет.

Гиркан появился неожиданно, словно был выдавлен плотнымгорячим воздухом из кустарника, внезапно материализовавшись, как навязчивоевидение.

— Да пошлют тебе боги удачу, — сдержанноприветствовал он Помпея.

— Я послал за тобой, — начал без предисловийримский полководец, — чтобы ты в последний раз поговорил со своим братомАристобулом. Или осажденные сдаются, или мы разрушим храм. Через несколько днейвсе будет кончено. Я прикажу не брать пленных.

Гиркан молча слушал, не скрывая горевшей в его глазахненависти.

— Пусть они умрут все, — гневно сказал онримлянину, — это вероотступники, у них нет ничего святого. Таких нужноистреблять без пощады.

Ненависть в его глазах была слишком очевидна, чтобы Помпейне понял, что она относится не только к соплеменникам-иудеям, но в еще большейстепени к чужеземцам-римлянам.

Он недовольно закряхтел, и в этот момент, раздвигаякустарник, появился декурион, доложивший о прибытии Аристобула.

Царь иудеев Аристобул был совсем непохож на своего брата.Коренастый, плотный, неторопливый, он даже физически являл собой тип, резкоотличный, противоположный Гиркану. Глубоко посаженные глаза внимательно испокойно глядели на вождя римлян. Помпей еще раз подумал о слишком частомнесовпадении личных и государственных симпатий.

Аристобул коротко кивнул Помпею, демонстративно отвернувшисьот Гиркана.

— Оставьте нас одних, — сказал Помпей, делая знакримлянам.

Претор встревожился.

— Великий, я не могу…

— Я сказал — уйдите, — недовольно махнул Помпей.

«Еще не хватает, чтобы легионеры видели, что римскийполководец боится двух иудеев», — высокомерно подумал римлянин.

— Ты знаешь, зачем тебя позвали? — спросил Помпей,когда они остались втроем.

— Догадываюсь, — кивнул Аристобул, — тыдумаешь убедить меня в бесполезности сопротивления. Напрасно. Я и без того вэтом убежден. Но именно поэтому мы будем сражаться с римлянами до последнегочеловека.

— Будьте вы прокляты, братоубийцы, — гневно сказалГиркан, — милость всемогущего Яхве не беспредельна. Он явит вам свойгрозный лик. Не знаете, не разумеете истины вы, ходите во тьме. Но вы умрете,как человеки и как всякий из князей.

— Это говоришь ты, — изумился Аристобул,поворачиваясь всем корпусом к брату, — ты, который поднял людей другпротив друга, ты, который пошел против своего брата, ты, благодаря которомусейчас в городе чужеземные войска. И ты смеешь упрекать нас. Воистину вы,фарисеи, великие мастера притворства. Поднимаете к небесам уста свои, а языкваш расхаживает по земле. Кто позвал римлян в Иерусалим? Из-за чего идетбратоубийственная война, Гиркан? Разве ты не знаешь, что именно вы первыминачали эту братоубийственную войну, разве не вы призывали на площадях и улицахбить богоотступников и предателей веры, разве не вы своим религиознымфанатизмом раскололи народ надвое, и римляне вошли в город? Ибо сказано: сынычеловеческие — только суета, сыны мужей — ложь, если положить вас на весы — вылегче пустоты.

— Неправда, — закричал Гиркан, — мы истиннослужим Яхве, а вы отреклись от своих богов, забыли их, поэтому боги отвернулисьот нашего города. Это вы, нечестивцы и богохульники, призывали отказаться отслужения богам, насмехались над традициями и жрецами, оскверняли храмы своиминечестивыми разговорами. И восстанет Боже! — закричал Гиркан. — Изащитит дело свое, и вспомнит вседневное поношение ваше от безумного. Ибоудаляющиеся от него гибнут, и боги истребляют всякого отступающего.

— От кого удаляются, — разозлилсяАристобул, — от богов, которых придумали вы, которые удобны прежде всевам, чтобы управлять народом, чтобы держать его в неведении и страхе. Выпредали иудейский народ, призвали чужеземцев и, значит, предали своих богов. Ине тебе, Гиркан, обвинять меня в богохульстве. Разве во мраке познают чудесаЕго и в земле забвения правду Его?

— Господа Бога твоего бойся, — поднял рукуГиркан, — и Ему одному служи и Его именем клянись.