(5) Черт (нем.)

Глава 31

Я, за свои чуть более двести лет бесконечности, проклятой жизни, никогда не видела, как из обычного смертного, человек превращается в вампира. Роман умер и восстал из мертвых, пока я была в анабиозе, а Петер был обращен не мной. Я понимала, что сделала все правильно, напоила Богдана своей кровью, но я не знала, существует ли дозировка, которая была бы абсолютно верной для обращения в бессмертного. Как говорит Роман, повторяя Парацельса: “Всё — яд, всё — лекарство; то и другое определяет доза”.

Могла ли я быть уверена в том, что одного глотка моей крови Богдану хватит, чтобы вновь открыть глаза, чтобы больше никогда не узреть ими солнечный свет. И имела ли я право, так распоряжаться его судьбой, решать за Иванова — жить ему вечно или умереть, вот так бесславно, на грязном полу подвала заброшенного особняка. Возможно, в ту секунду, когда я протянула Богдану свое кровоточащее запястье, я руководствовалась лишь своими эгоистичными желаниями — не потерять вновь человека, к которому я испытываю чувства, не проходить снова через разочарование бессмертного существования, когда всё вокруг гибнет и исчезает в жерновах времени — люди, животные, вещи, дома, страны.

Я сидела неподвижно над телом Иванова и немигающим взглядом смотрела на его бледное лицо и растерзанную Турским шею.

Пес довольно облизывал свою мордочку, и иногда поглядывал на меня снизу вверх, лежа на животе, чуть заметно шевеля пушистым хвостом.

— Ну же… — прошептала я сама себе. — Богдан, пожалуйста.

В этот момент меня захватил страх, беспомощность. Я будто летела вниз с огромной высоты, всё внутри меня сжалось. Я не могла потерять Богдана, решительно нет. Только обретя какое-то подобие равновесия, снова ощутив эту искру симпатии внутри себя, я просто не могла лишиться этого. Так глупо. Так спешно.

Пес подскочил на лапах и изошелся лаем.

— Молчать! — рявкнул связанный Турский на моего пса. Сектант восстановился и пытался освободиться от красных оков. — У, псина! — “послушник” брыкался и хотел дотянуться, связанными в лодыжках ногами, до морды песика.

Я погладила своего охранника по голове, оторвала от платья еще один лоскут, встала и подошла к Турскому.

— Белокурая ведьма… А я все — таки нашел тебя. — прошипел главарь культистов.

Я смяла ткань в кулаке и затолкала ее Турскому глубоко в глотку. С тобой, вампир — сектант, я поговорю позже. У нас двоих бесконечность впереди.

Я вернулась к Иванову. Он все так же лежал без движения. На моих глазах выступили слезы. Неужели ничего не получилось? Я погладила черные кудри Богдана, его белые скулы и синеющие губы.

В мгновение, он открыл глаза и сделал глубокий вдох. Края рваной раны на шее быстро тянулись друг к другу, а уже успевшая стать вязкой кровь на груди и подбородке, впиталась в кожу, что вновь приобретала смуглый оттенок.

— Пить. — сорвалось с губ Богдана.

Я непроизвольно взвизгнула от радости, обняла Иванова за плечи и подтянула к себе.

— Скоро, потерпи немного и ты утолишь свою жажду. — еле слышно сказала я майору на ухо и поцеловала его в теплую щеку.

Иванов отстранился от меня, взглянул на связанного сектанта.

— Он жив… — процедил Богдан, резко поднялся с пола и встал над Турским.

Темная комната подвала казалось стала еще меньше. Желтый тусклый свет одинокой лампочки в потолочном патроне мигнул и снова подсветил тяжелые брови культиста. Его глаза смотрели прямо на Богдана, а из груди доносился смех, похожий на кашель больного чахоткой. Богдан щелкнул сухим кадыком, похлопал себя по куртке в поисках пачки сигарет, прикурил и уселся сверху на клетку, что была тюрьмой для моего песика.

— Так значит ты — бессмертный. — Богдан медленно выдохнул две струйки дыма из носа. — Зачем такому как ты вся эта мишура? “Послушники времени”, фермы, ритуальные убийства?

Азарт дознания в тот момент возобладал над жаждой у Богдана. Он хотел знать, зачем и почему была убита его сестра.

Турский замычал и задергался. Иванов взглянул на меня. Я поняла, что лучше вынуть самодельный кляп изо рта главы “послушников”.

Богдан достал из заднего кармана брюк портмоне и посмотрел на крохотную фотографию Кати. Его сестра была серьезна на этом фото, будто говорила Иванову: “Турский должен ответить за свои преступления”.

Сектант сплюнул на пол и, оскалившись, с вызовом ответил. Не Богдану, мне:

— Ты думаешь, эти тряпки удержат меня? Я уже вышел за пределы человеческого…

Богдан плотно сжал губы, громко выдохнул через нос и ровным спокойным голосом перебил браваду культиста:

— Девушки. Обескровленные юные тела. Для чего?

Турский хмыкнул, посмотрев исподлобья на майора.

— Говори! — голос Богдана был хриплый, в нем вскипала ярость “зверя” и еще, не пережитая до конца, боль утраты. — Зачем ты их убивал?

Сектант горделиво вздернул подбородком:

— А тебе какая разница? Теперь ты такой же, как я.

— Скорее это ты, такой же как мы. — ответила я и приказала псу сесть возле меня движением руки. Даже через двести лет, мой пес помнил команды, которыми я обучила его в девичестве.

— Тогда ты знаешь, — обратился ко мне сектант, — почему я их убивал. Потому что они были просто кормом для меня.

Богдан сжал зубы. Я знала, что в его горле горела жажда, а в висках стучал чужой, “звериный” голод. Он чувствовал запах крови — своей, моей, Турского, даже моего пса.

— Я никогда не стану таким… — оскалился майор.

— Уже стал. — сектант резко дернулся, попытался освободится от узлов на руках и ногах. Богдан спрыгнул с клетки и не вынимая горящую сигарету из зубов, зарядил кулаком в челюсть Турскому.

— Зачем?! — рык, нечеловеческий. Голос Иванова стал меняться под властью “зверя”.

Богдан замер, снова занеся кулак над головой Турского, его глаза — два черных зеркала — смотрели прямо на бессмертного главаря сектантов.

— Хочешь знать? — Пошевелил рассеченным подбородком сектант. — Я создам себе подобных! — с вызовом ответил “послушник”.

Я горько хмыкнула и покачала головой.

— Ты верил в то, что именно белокурые женщины способны подарить твоим последователям бессмертие? — Иванов глотнул дым и стряхнул пепел с сигареты.

Сектант наклонился корпусом ближе к майору и зашептал:

— Верил? Я знал. И я был прав.

— Где ты нашел дневник прокаженного? — спросила я сектанта.

— Дневник? Нет, это книга по темным сущностям. Ведьмам, одержимым дьяволом…

— Это дневник больного проказой последнего инквизитора. — засмеялась я.

— И в нем описана ты, да? Белокурая ведьма, что была сожжена на костре, а спустя тринадцать лет явилась к своему палачу, поила его кровью, сводя