У меня был судорожный припадок. Из-за удушья,продолжавшегося слишком долго, меня упекли на больничную койку, чтобы принеобходимости перевести на искусственную вентиляцию легких.

В моей палате лежат милые люди, которые хотят излечиться, ноне думают о том, что радость не имеет никакого отношения к здоровью. Здоровьеради здоровья — это обед ради обеда.

* * *

Санитарочка, которая убирается у нас в палате и выносит уткилежачих больных, смешлива до невозможности и шутит не переставая! А ей ведь 83…

Сегодня днем она пела нам скабрезные песенки, и всехохотали. А вечером она рассказала мне о своих сыновьях: один погиб в 33 года,он был убит в пьяной драке своим собственным братом, который теперь ждет суда в«Крестах». Так в этой простой женщине показались мне Ева и Дева Мария.

* * *

Этой ночью умер мой сосед справа. По всей видимости,повторный инсульт.

Во второй половине дня дочь собирала его вещи и спросила усанитарки: «Это его тапочки или местные?»

* * *

Хорошо, что не нужно никуда спешить, — вся жизнь наладони.

* * *

— А ты упрямый! — сказал мне лечащий доктор свидимым удовольствием.

— Я просто устал.

* * *

Я, по-моему, единственный из всех заточенных сюда болезнью,кто не занят вопросом грядущей смерти. Не потому ли мне кажется, что только я иживу по-настоящему?

За Жизнь не нужно бороться, Ею нужно быть.

Меня выписали из больницы.

— Ну что, поправился, голубчик? — спросила менясанитарочка, когда Заратустра собирал вещи.

Я улыбнулся в ответ:

— Берегите себя, у вас сын.

— А еще у меня есть вода, тряпка и швабра, —сказала она, — а потому будем мыть пол!

— Дело хорошее!

Мы выходили с Заром из палаты, когда нам вслед прозвучали ееслова:

— Берегите сыночка, он у вас хороший! Я опешил:«сыночка»?!

Зар, пропуская меня вперед и придерживая рукою дверь,улыбнулся в ответ старой женщине:

— Обязательно. Спасибо вам.

Его изрядно поседевшие локоны спадали на опущенные плечи,лицо утратило былой цвет молодецкого румянца, носогубные складки отчетливопроявились, а под глазами витиевато легли десятки мелких морщин. Зар поймал мойошалевший взгляд.

— Пойдем?

Я вышел молча.

Бездна моя открылась, чтобы молчать.

* * *

Давеча снова был припадок.

Я лежал в россыпях спелого винограда, среди розовых яблок,желтых и красных ягод, благовонных трав и кедровых шишек. С рук я кормилпахнущих парным молоком ягнят.

Пугливыми, но не боящимися, смущенными, но не стыдящимися,благодарными, но не учтивыми, играющими, но не актерствующими, нежными, но нельстивыми, желающими, но не требующими — такими были эти ягнята с глазаминастоящего Человека.

И предстояла им смерть, ибо предопределено ягненку заклание,но не знали они о ней, а потому были они живыми и потому хотелось мне касатьсяруками своими их нежных шкурок, потому хотелось мне прижать их к груди своей,потому хотелось мне играть с ними в догонялки на залитом солнцем лугу.

О, люди мои, будьте ж и вы ягнятами! Воистину, больше в нихсилы, чем во всяком волке! Больше в них мудрости, чем в любом ученом! Большеправды в блеянии их, нежели во всех речах праведников наших! И менее ониодиноки, чем любой из вас, ибо нет для них мира внутреннего, а есть лишь Мир!

Не простота их так греет душу мою, но их открытость! Когдацентр становится целостностью, когда целостность становится центром — тогда иМир становится Жизнью, тогда и Жизнь — Миром. Что ж оставили вы обитель свою,люди! Где же бродите вы, скитальцы души?

Что ж порождаете вы пустоту? Что ж сеете в пустоте этойсмуту? Это зовете вы вечностью и вечным возвращением? Это называете вы кольцомбытия?

Зачем ищете вы смысл, когда не видите смысла? Зачем ищете высуть, когда не ощущаете собственного существа? Человеческим хвалитесь вы,пустынники, а оно мертво!

Человеческое поставили выше вы Человека, и не стало Его. Квысшей цели стремитесь вы, пренебрегая малым. Но кто же шагает лежа? Прежде,чем идти, — встаньте! А встав, осмотритесь: надо ли идти вам и куда идти?

Обличители жизни — слезливые. О чем плачете вы? Об утраченномили о несуществующем? Что именуете вы состраданием, хищники: крест распятогоили нож жертвенный?

Все злое в человеке — не Человек, но человеческое. Не от злаотваживаю я вас, но от человеческого. Не предлагаю я бедствующим подати, нозабираю их траты. Все есть у вас, только не пускайте Себя на ветерчеловеческого!

Ничтожность не в слабости вашей, не в силе вашейничтожность, но в сумерках, ибо они — пустота! Как же питать отвращение кпустоте? Нет и возможности обратиться к ней, слишком она изворотлива!

На мгновение я очнулся, Зар держал на моем лице пластиковуюмаску переносного кислородного аппарата.

— Все хорошо, все хорошо, не волнуйся! — шепталон.

Я улыбнулся.

* * *

«Где твоя лира? — спрашивали меня ягнята. — Гдетвоя лира?»

«Вы — моя песня, — так я отвечал ягнятам. —Радость ваша — вот он, мой Танец!»

«Чего же ты ждешь от нас?»

«Бас Самих!»

«Что же мы будем делать?»

«Петь в Танце! Делать то, что называют пустым, чтобы не былопустоты!»

«Но не вернется ли пустота к нам?»

«Нет возвращения, ягнята мои, ибо Жизнь не спотыкается!Будем же Танцевать на вершинах, где настоящее становится будущим! Не будемспешить, но и не будем опаздывать! Одна у нас жизнь, одна!»

«Мы боимся смерти твоей. Мы боимся пустоты. Мы будемтосковать о тебе!»

«Не оттого ли радовались вы рождению моему и хотите плакатьна могиле моей, что много ожидали, но ничего не приняли? Примите сейчас, когдадаю вам!

Когда же уйду я, то будете иметь вы то, что я дал вам, и небудет более пустоты, ибо вам я дам вас Самих, ибо ничего другого нет у меня!»

«Но разве не следует нам стремиться к большему, как училинас?»

«Всякая звезда умрет, но не всякая грела! Возьмите тепломое, а свое отдайте Другим. Большего не может быть! Живущий благословляетЖизнь!»

И ели ягнята с рук моих, лаская ладони мои шершавыми языкамисвоими. И пели они мне свои веселые песни. И потом игрались мы на залитойсолнцем поляне.