И Жизни неведомо мое, все мое обратит она в пепел, и за этоя Ей благодарен! Лишь ощущая самого Себя, соучаствую я в созидании Жизни, иботолько самим Собою могу ощутить я Другого, но не своим!

И когда ощущаю я самого Себя, то останавливается колесовечного возвращения, и созидаю я Жизнь, которая и есть то, что созидается!

Не знает Другой моего, ибо мое делает его другим. Но алкаетДругой меня Самого, ибо Он алкает мой Свет! Ему несу я самое дорогое, что естьу меня, — самого Себя, ибо не боюсь я Другого, ибо ощущаю я близость,ощущаю Контакт, в котором и созидается Жизнь!

Вот отчего я есть благодаря самому Себе!

Если ощущаю я полноту самого Себя, то ощущаю ее благодаряМиру.

Что ж так любим жить мы среди развалин? Что ж тлен для насЖизни дороже? Что ж ищем мы в кромешной тьме одиночества? Не от того ли, что мынедостаточны?

И вот я сказал: «Довольно!» Я сказал, переступая страх свой,и открылся мне Мир, ибо остановил я свои поиски, и стал я собою Самим, стал яисточником Света, открыт ныне я для Другого!

Для Двоих создан Мир, ибо Двое есть Жизнь, ибо то она, чтосозидается! Божественная пара — Мир и Жизнь — вот обитель Двух, что являютсобой Света единство, который Един! Вот какова моя полнота, что ощущаю яблагодаря Миру!

Не знает Мир кольца вечного возвращения, ибо не знает Оннуля и бесконечности также не знает Он, ибо неисчислим Мир, ибо как можносчесть Свет в обители Света? В полноте своей перестал я вращаться, и ушласуета, а Жизнь исполнила Мир, созидаясь!

Вот отчего ощущаю я полноту самого Себя благодаря Миру!

Если я светел, то светел я благодаря Танцу.

Сколько мы сокрушаемся, сколько сетуем! Во что превратили мымир! Воистину, если бы неумерли мы еще, то следовало бы нам умереть, не умеющимТанцевать!

Почему так ценим мы пустоту и радости нашей не знаем? Не оттого ли, что не ощущали мы золотисто-изумрудного восторга своего Танца? Но какже можно не Танцевать, если Свет Един, Мир создан для Двух, а Жизнь — это то,что созидается?

Долго я был плясуном, долго плясал я на потребу зевак,подобно рыночному скомороху, ибо самим Собою я не был и не знал я счастьеКонтакта, ощущая Другого! Но, открыв Другого, разве мог я удержаться от Танца!

Сколько помню себя, всегда было у меня тело, но никогда небыл я своим телом, ибо не был я самим Собой. Теперь же я ощущаю свой Танец,каждой толикой своего существа я Танцую и Пою музыкой Света!

И ныне Мир играет Двум на божественной лире своей, и нынеЖизнь созидается Нами, растворяя вечность!

Стал для меня Другой альфой и омегой, и поманила менямистерия Танца, и в обители Света обрел я радость свою!

Вот почему светел я благодаря Танцу!

Если радостен я, то радостен я благодаря Жизни.

Созидается Жизнь, созидается! Слышу я Ее сладкое Пение, икровь веселая вскипает в жилах моих! Я любуюсь Танцем божественным Жизни, чтоподобен изгибу крыла, что, как птица свободен, и рвется мой страх, мойистлевший саван!

В обители Света созидающееся лучится! Вот я и сталлегковесным, ибо пали тяжкие путы! Ибо Другой приходит и берет меня за руку,озаряя глаза мои своим Светом! Танец возвращает меня к Жизни!

О, Жизнь, ныне узнаю я Тебя! Неужели же знал я Тебя ипрежде? Неужели же мог я покинуть твой божественный край? О, как же был ябезумен! Как тяжелы были путы мои, как безгранична была моя слепота!

Но нет больше слов, все теряется в Свете, Свете, что неотбрасывает тени, хотя Нас Двое! Но я знаю ответ — Ты Един! Так вот же я, Свет!Мы Танцуем, и созидается Жизнь, ибо она то, что созидается!

Разрушены ныне границы вечности, рассыпалась она иосвободила радость мою, что обрел я в Жизни благодаря Другому!

О Жизнь, я неразумное Твое дитя! Прими же радость мою, ибо ясчастлив! — Такова моя благодарность!

«Бабочка! Как танцует она шелковыми крыльями, легковесная,любящая сладость!

Она трудится, не принуждая себя, а потому не ропщет, некряхтит и не охает.

Танцуя, переносит она пыльцу с цветка на цветок, весельемсвоим созидает она близость!

То, что кажется легковесным, наиболее весомо!»

Так говорил Заратустра, но не о бабочке, а о человеке, но обэтом умолчал Заратустра.

Неделя прошла в сборах и приготовлениях. Заратустрапереполошил полгорода, я же потрясен и обескуражен: я и представить себе не мог,что столько моих друзей, бывших пациентов, да и просто знакомых немедленно иабсолютно конкретно откликнутся на произошедшее, причем без всякого моеговнутреннего на то согласия. Мне неловко, да я бы никогда и не принял этойпомощи, само их участие — вот что бесконечно дорого.

Эта забота, столь непосредственная и столь искренняя,заставила мое сердце биться с таким волнением, что я едва был способенвымолвить надлежащие слова благодарности, узнавая о каждой новой «медовойжертве».

(Зар почему-то называет эту сердечную помощь «медовойжертвой», может быть, потому, что друзья мои нежно жужжат, как трудолюбивые и,мне кажется, все же несколько сердобольные пчелы?)

Я смущен, мне неловко. А когда уже через каких-то пару днейЗар отрапортовал, что необходимая сумма собрана, я расплакался, сам не знаюпочему.

Впрочем, я как и прежде считаю, что друзья познаются не вбеде, а в радости. Раньше я говорил (это есть даже в какой-то из моих книг),что попавшему в беду поможет любой уважающий себя человек, но только радостьразделит со мной настоящий друг.

Теперь я знаю и еще кое-что: в беде друг поможет мне срадостью, а я буду рад этой помощи не как доказательству дружбы, но каксвидетельству нашей неразделенности, нашей близости.

Мне много говорили о глубине: этот, мол, «глубок», а этот —«поверхностен», кто-то «высоко поднялся», а этот «пал». Странные разговоры.Искать нужно не вертикали, это только лифт ездит вверх-вниз, а широту — эточестнее и лучше.

Благодаря моим близким, моим друзьям я чувствую себяшироким. Высота анахронична, и потом, ведь никогда не знаешь — вскарабкиваешьсяли ты наверх или же на самом деле устремлен вниз. По крайней мере, достоверныхкритериев здесь нет.

«Медовая жертва»… Заратустра что-то говорил мне о цветочнойпыльце, о нектаре плодов, о фруктовом воске. Он говорил мне о бабочках ипчелах, «они вкушают и создают, порхают и трудятся, они самодостаточны, но незамкнуты в самих себе, они ласкают глаз и дают пищу». Не очень хорошо помню, ноЗар говорил об этом, как о чем-то очень важном.