Дурно не то, что мы верим в существование «добра» и «зла»,дурно то, что все регламентировано. Мы всё делаем по расписанию — спим, едим,любим (по весне почему-то), отдыхаем и пр., и пр.

Расписание — это четвертование Жизни, а как расчлененномусозидаться?

Нам бы следовало научиться ощущать самих Себя, ощущать контактс собственным существом, тогда бы и отпала нужда совершать над собой насилие,что кажется наигнуснейшим.

С чего они так обеспокоились моим отпуском?

* * *

Сегодня мне пришло в голову расспросить Зара о томзагадочном старике, который приютил нас в первый день знакомства. Мне хотелосьпобольше узнать о скрижалях, которые хранил этот загадочный лесной пустынник.

Что за мысли могли покоиться на этих скрижалях? Почемустарик жаждал своего избавления? И разве радостно умирать, зная, что твои мыслиобратились в прах? Зачем было их тогда хранить?

Но Зар вопреки своей обычной открытости поначалу отвечалвесьма двусмысленно, а потом и вовсе перевел разговор на другую тему.

Видимо, я его озадачил. Но чем?

* * *

Я попросил Заратустру прочесть мой дневник. Он согласился,но после прочтения был грустен.

— Что-то не так? Тебе не понравилось? — спросил яу Зара.

Он медлил с ответом, а потом сказал странную фразу:

— Ты знаешь больше, чем я, но ты — не я. Разумеется,все мои попытки добиться разъяснений потерпели полное фиаско.

Что так его мучит? Почему он не скажет? Не хочу еготоропить, скажет со временем, а не скажет, значит, верно, и не надо былоговорить.

* * *

А Заратустра все так и таскает меня по врачам. Право, этодаже смешно! Я ведь и сам врач. И все у меня в полном порядке!

Доктора долго расспрашивают меня на предмет черепно-мозговыхтравм, из которых я могу вспомнить только то мое счастливое падение на берегуреки, когда повстречал Заратустру.

Потом спрашивают, бывали ли у меня приступы удушья,судороги, спазмы, видения, голоса. Я смеюсь и с пол-оборота ставлю себешизофрению пополам с истерической конверсией. Эта глупая шутка всегда удается.

Я заметил, что у врачей добродушные лица и глаза, привыкшиек смерти. Может быть, так и надо? Может быть, и у меня такое выражениеглаз? — Я ведь тоже врач.

Потом меня отправляют на исследования — одни, другие,третьи. Долго смотрят на результаты, не показывая их мне под всяческиминелепыми предлогами, и удаляются беседовать с Заратустрой.

Хотя меня и не ставят в известность о результатах этихконсультаций, ответ, судя по всему, всегда примерно такой, как и тот, что янаблюдал сегодня.

Стоит профессор-нейрохирург, перед ним Заратустра. Зарчто-то спрашивает, настаивает, профессор мнется, потом отрицательно качаетголовой и разводит руками.

Хорошо, когда врач говорит: «Нет, это не мое».

* * *

Говорят, что для достижения любой «высокой цели» нужножертвовать самым дорогим. Это странно, даже парадокс.

Как раз для достижения высокой цели нужно жертвовать самымникчемным, если, конечно, можно считать жертвой утилизацию мусора.

* * *

Врачи не всегда могут сказать правду, этому учит не толькознание заповеди «Не навреди», но и знание жизни: никогда не знаешь будущегонаверняка, а прошлое не более чем повод для интеллектуальных упражнений.

* * *

Мы гуляли по парку. Снег еще толком и не выпал, но лед ужесхватил поверхность озера в свои страстно-холодные объятия. Забавно гулять потакому льду, дно, по крайней мере у берега, подобно какой-то фантасмагорическойвитрине.

Жизнью нужно уметь любоваться, тогда поймешь, что нет нуждыее переиначивать. В одном из своих писем Заратустра хорошо сказал: «Не играя,но играючи». Так нужно жить. Если в жизни нет легкости, то нет и жизни.

Мы слишком серьезны и подобны малышам, которые с видомзаправских ученых рассуждают о мировых проблемах, ссылаясь на подслушанный иневерно понятый ими разговор взрослых за ужином.

* * *

Зар слушает этих врачей?! Что они могут сказать ему обо мне?Разве сам он не знает большего?

* * *

Единственная истина такова: есть то, что есть. Но ведь этотавтология чистой воды! Поиски истины — это попытка придать тавтологиипричудливую форму.

Благородный гнев и все, что к нему прилагается, нужновыбросить в мусорную корзину! Он проистекает от путаницы, возникающей присмешении понятий истины, которая не может уместиться в понятии, и закона,который самим существом своим является делом, а не словом.

От этого дикого смешения этих диких аллюзий истинастановится уродливой, и к ней возникает естественное отвращение, чего, по всейвидимости, она не заслуживает; а закон от этого противоестественногоскрещивания перестает быть формой существования, его распирает, он трескается,и в таком виде он даже по сравнению с преступлением кажется куда болеепреступным.

* * *

Это надо же: Боги ходят по врачам и называют врачей Богами!Но ведь божественность не в том, чтобы продлить жизнь, а в том, чтобы статьживым и быть им!

Впрочем, врачи ко всему прочему еще и продляют жизнь. Да, я,наверное, погорячился.

* * *

Самое удивительное в жизни то, что каждый ее миг естьпереход от настоящего к будущему. В точке этого перехода и ощущается жизнь, вотпочему Жизнь — это то, что созидается.

Настоящее — такая же иллюзия, как и прошлое с будущим. Когдаговорят: «Не хочу я жить настоящим, ибо оно скучно!» — утверждают собственнуюбезжизненность.

Наблюдать за постоянным порождением жизни, быть этимпорождением — вот высшее счастье! Но об этом, похоже, знают только дети.

Впрочем, их особенность как раз в том и состоит, что они незнают о своем знании, оттого-то они и могут быть счастливы!

* * *

Бесчувственные способны радоваться лишь разрушению.Чуткость, то есть готовность к ощущению, — вот семя, родящее радость!

«Все суета» — эту фразу можно сказать по-разному. Она можетстать поводом к великой печали, а может открыть нам жизнь, ибо нет ничего болееужасного, чем жить с трагическим предчувствием грядущей потери.

Все, что было нажито, — будет потеряно. Разве же этостранно? Кто трясется из-за мелочей — тот глуп, кто трясется из-за большихмелочей — тот еще и болван, кто же трясется из-за очень больших мелочей — ковсему прочему еще и сумасшедший.

* * *