— Девушка, девушка! — тряс ее за плечо водитель. — Просыпайтесь, конечная!

То, что сумка осталась в троллейбусе, она вспомнила только под конец лекции.

— Идиотка!!! — истошно орал преподаватель и бился головой об стол, отчего всякий раз подскакивал тяжелый микроскоп. — Ты хоть понимаешь, что с нами сделают? Понимаешь, что всех посадят??? Тебя так точно! Представляешь, что начнется в Москве, когда эту сумку найдут?

Он взъерошил волосы, закурил сигарету, причем с фильтра, жадно затянулся, закашлялся и на полминуты затих. Потом подскочил к соседнему столу, вставил в пишущую машинку бланк кафедры и резво отстучал текст, согласно которому Первый медицинский институт запрашивал материал для морфологического исследования у Боткинской больницы.

— Так, двоечница! Слушай меня! Ноги в руки, беги в троллейбусный парк! — немного успокоившись, велел преподаватель. — И молись, чтобы в твоей сумке не рылись!

— Я тут сумку в двенадцатом троллейбусе забыла, — умирая от страха, пролепетала она в окошко диспетчера. — Часа три назад. Коричневую такую, кожаную.

— И что там, в сумке твоей? — зевнула сотрудница диспетчерской. — Документы, ценности есть?

— Нет там ничего! — держась из последних сил, чтобы не грохнуться в обморок, прошептала та… — Только грязное белье!

— Держи, Маша-растеряша! — Через секунду ей просунули в окошко сумку. — С наступающим!

Хорошие были времена.

Когда в фармацевтической компании, где я работал все последние годы, наступили тяжелые времена, ее покинуло большинство сотрудников. Часть сократили, а другие, понимая, куда все катится, ушли сами. И в четырехэтажном особняке, доставшемся конторе когда-то на халяву, из трех десятков человек нас осталось всего четверо. Я — скорее в роли зиц-председателя, чем генерального директора, — секретарь, системный администратор и бухгалтер.

Наш бухгалтер Таня была родом из Воркуты. Этот суровый город я знал исключительно по тем книгам, что описывали лагеря эпохи культа личности. Только при одном этом слове — «Воркута» — становилось зябко.

— Да ладно вам! — говорила мне Таня. — Нормальный город, жить можно!

И, на секунду задумавшись, добавляла:

— Ну, вообще там тоска! Лета толком нету, и все бухают!

Из Воркуты в Москву Таню перетащил ее любовник, которого она называла «ненаглядный». Как объясняла сама Таня, чтобы не искать новую бабу в незнакомом городе. Еще живя в Воркуте, ненаглядный продвинулся по управленческой линии, одним из первых вступил в «Единую Россию», тем самым показав себя человеком дальновидным. За верность партийному курсу его со временем сделали каким-то мелким столичным чиновником, что позволило ему приобрести пятикомнатную квартиру в Замоскворечье для своей семьи и однокомнатную для Тани в Жулебино.

Где он именно работает, Таня толком не знала, в каком-то департаменте, да и какая разница. К законной супруге ненаглядного она никакой ревности не испытывала, ее и так все устраивало.

— Смотрю я на него и понять не могу, — делилась она сокровенным, — знаете, вот он вроде русский, а живет как еврей!

И на мой немой вопрос охотно поясняла:

— Ни хрена не делает, а деньги просто лопатой гребет!

Когда некоторые особо любопытные сотрудницы интересовались, зачем ей работать при таком солидном покровителе, она хмурилась и качала головой:

— Ой, девки, чует мое сердце, не сегодня завтра отправят моего ненаглядного обратно в Воркуту. Только уже под конвоем.

И все понимающе кивали и даже немного жалели Таню за такую зыбкость положения.

Но время шло, ненаглядный как ни в чем не бывало продолжал трудиться в своем департаменте, и, судя по всему, та лопата, которой он, по словам Тани, греб деньжищи, нисколько не тупилась.

Во всяком случае, каждый в нашей конторе знал, что за короткое время он купил Тане золотые часики «Омега», маленький автомобильчик «Рено», оплатил водительские курсы и парковку на год вперед, а также без проволочек регулярно выдавал деньги на очередную пластическую операцию. Таня обожала себя кромсать.

Как только ей стало известно о моем врачебном прошлом, она тут же принялась одолевать меня вопросами усовершенствования того, что дала ей природа. Хотя, на мой взгляд, улучшать там было абсолютно нечего.

Таня была стройной голубоглазой блондинкой двадцати семи лет. Бог одарил ее высокой грудью и длинными ногами. Наряды она выбирала специально такие, чтобы всем демонстрировать идеальный живот с пирсингом, тонкую талию и округлые бедра. Можно было только удивляться, как такая красота явилась на свет в зоне вечной мерзлоты, при отсутствии витаминов.

Но сама Таня постоянно переживала из-за собственного несовершенства.

— Вы же небось полно врачей знаете? — бывало, спрашивала она. — Вот хочу себе ноги удлинить! Такая операция есть, когда кости перепиливают! Не знаете, где в Москве это лучше всего делают?

— Таня! Вы хоть представляете себе ход такой операции и, главное, возможные последствия? — начинал я ее увещевать. — Чтоб из-за нескольких сантиметров так рисковать?

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского! — весело отвечала она. — Зато какие у меня ноги будут! Все подохнут от зависти.

— Ну да, — бормотал я, — подохнут. Особенно если это все ампутацией закончится.

Таня хохотала, слово «ампутация» ее очень забавляло.

Проходило время, и она снова принималась за свое.

— Как думаете, — ожидая, пока я подпишу платежки, советовалась Таня, разглядывая свое отражение в окне, — мне грудь на размер увеличить или на два?

— Я думаю, Татьяна Александровна, — со вздохом отвечал я, — что грудь у вас в самый раз. А потом, хирургия дело серьезное. А загноится все к черту или швы разъедутся? Будете в лучшем случае с силиконовыми протезами ходить. Посмотрите на Майкла Джексона, до чего он себя довел этими пластическими операциями!

— Вам бы только пугать! — как обычно, отмахивалась она. — Все делают, и ничего! Я еще знаете, что хочу? Чтоб мне ребра нижние пооткусывали, знаете, какая талия тонкая станет!

Был ли я для нее убедителен — не уверен, но во всяком случае при мне она не прибегала к радикальным мерам и ограничилась лишь тем, что изменила разрез глаз, поменяла форму носа и сделала пластику скул.

Еще ненаглядный финансировал поездки в разные жаркие страны, куда Таня отправлялась обычно под Новый год. Покровитель легко отпускал ее в эти поездки одну, у него была семья, ясно, что он боялся спалиться, прекрасно к тому же понимая: в случае чего такую, как Таня, все равно не удержишь. Страны эти Таня всегда путала, с географией у нее было сложно.

Как-то раз я решил отредактировать свои парижские фотографии, фирма наша к тому времени уже стремительно загибалась, поэтому свободного времени было полно. Когда Таня вошла в кабинет с очередной порцией документов на подпись, на мониторе моего компьютера красовалось фото, где я стою на залитом солнцем Марсовом поле, крохотный на фоне огромной Эйфелевой башни.