заседания – но ничего не предпринимать было бы преступно…

– Решение принято, – мягкий голос Авилова отразился от стен и потолка, обрушился сверху камнепадом. – Протест отклонён.

Лидия очень аккуратно отодвинула кресло и, не говоря больше ни слова, размеренным шагом вышла из зала.

Камеры растерянно провожали её стеклянными взглядами.

XIII. Не к месту

Не дожидаясь, пока хриплый динамик пробормочет имя станции, Верховский спрыгнул на перрон. По-осеннему прохладный вечер встретил его неплотной синей темнотой, запахом влажного асфальта и благостным безлюдьем. Пригород – лишённая самостоятельной сущности жилая пристройка к столице – уже сонно дремал, погружённый в беспокойное межбуднее забытьё.

Преданно ждущий автобус нетерпеливо фырчал мотором у станции. Верховский выгреб из бумажника горсть монет. Метро, электричка, автобус, полтора километра пешком. Завтра с утра – в обратном порядке. Из-за затопившей весь отдел суеты лейтенант магбезопасности низвёл своё существование до ритма жизни средневекового крестьянина: вставал за час до рассвета, с рабочего места уходил, когда замечал ненароком, что за окном уже стемнело. Голова под вечер с трудом соображала, какой стороной скармливать турникету билет. Утром тоже, но утром была нужда во что бы то ни стало заставить себя хоть как-то функционировать. Ненормированный график весьма эффективно освобождал от опасной привычки много думать: между работой и работой хотелось только есть, спать и рычать на всякого, кто вздумает встать на пути.

Плюхнувшись на обтянутое грязным дерматином сидение, Верховский привычно поморщился. Раны на груди, залеченные ещё по весне, по-прежнему назойливо напоминали о себе. Это всё ерунда, вот Витьке – тому и впрямь пришлось паршиво… Медики возились с ним несколько месяцев; позвали в итоге какого-то маститого мага первой категории – кардиохирурга с, так сказать, двойной специализацией. Чары давным-давно сгинувшей полудницы он не снял, но худо-бедно ослабил – так, чтоб не слишком мешали жить. Мерзкое дело эта нежить. Только дай слабину – вытянет всё, до чего сумеет добраться, прямо как некоторые люди. Щукин после терапии держался молодцом, в июле даже вернулся в строй, но ребята, кому хватало категории видеть чары, смотрели на него мрачно и сочувственно. Верховский приятеля расспросами не донимал. Живой – и хорошо.

Он вытащил из рюкзака томик старой фантастики – из разряда историй о прекрасном будущем, в котором человечество решило все свои проблемы и отправилось по далёким планетам решать чужие – и на время позволил себе позабыть, на каком он свете. Уличные фонари заглядывали в широкие окна, омывая жёлтым светом тонкие серенькие страницы. Автобус сонно покачивался, медленно двигаясь по опустевшим улочкам – ни дать ни взять, Харонова ладья, уносящая измученные души в царство вечного покоя. С той разницей, что завтра тот же автобус повезёт эти самые души обратно в мирскую суету.

Чутьё, выработанное за годы обитания в здешних краях, согнало Верховского с места аккурат за полминуты до нужной остановки. Вместе с ним из автобуса выгрузился какой-то асоциальный элемент, распространяющий вокруг себя запах дешёвого алкоголя. Покачиваясь, сориентировался в пространстве и небыстро, но целеустремлённо куда-то побрёл. Верховский так и не научился осуждать подобных членов общества. Что ж тут попишешь, когда делать со своей жизнью решительно нечего, кроме как напиться и забыться? Этому хоть есть куда топать сквозь неласковую сентябрьскую ночь.

Трассу от жилого массива отделял клочок недотравленной городской зелени – засаженный клёнами и тополями сквер, служивший днём прибежищем для пенсионеров и мамаш с детьми, а ночью – для личностей помрачнее. Верховский сунул руки в карманы, чтобы, если вдруг что, не среагировать моментально в духе оперативной работы. Усталому разуму он не слишком доверял.

Личности не заставили долго себя ждать. Крепко пахнущий потом и табаком молодчик будто бы невзначай заступил Верховскому дорогу и, приветливо скалясь в щербатой улыбке, осведомился, не найдётся ли у одинокого прохожего сигаретки. То ли темнота, то ли изменённое состояние сознания лишили его осторожности. В былые годы бродяга Ноготь, не понаслышке знакомый с сотрудниками органов, поостерёгся бы заговаривать с человеком в форме, будь там хоть вопрос жизни и смерти.

– Не курю, – предостерегающе ответил Верховский, нарочито медленно вынимая руку из кармана. Жестами показал: опасно, не нарывайся, отпущу с миром. Само собой, не совсем теми знаками, какими общался с коллегами в присутствии нежити.

Обычно этого хватало, но тут его то ли не поняли, то ли проигнорировали. Паренёк – в темноте плохо видно, но, похоже, совсем молодой – прищёлкнул языком и мельком оглянулся куда-то влево. Стало быть, там подельнички.

– У нас тут все курят на районе, – нагло заявил типчик, щеря крепкие зубы. – Ты поищи, вдруг найдёшь?

Тени за его спиной пришли в движение – приятели выдвинулись на подмогу. Верховский утомлённо вздохнул и полез за удостоверением. Драка, если будет, быстро закончится в его пользу, хоть и придётся потом писать служебку. Краем глаза он отметил, что выбравшиеся из сумрака мутные личности ненавязчиво берут его в кольцо. Неужели им так уж нужен его полупустой кошелёк?

– Ребят, – устало сказал Верховский, соблюдая букву закона, – будете творить хрень – приму меры на своё усмотрение. Если в отделение не хотите, давайте разойдёмся подобру-поздорову.

За спиной кто-то хохотнул. Выступивший из темноты здоровяк, хмуро глядя на строптивую жертву, сверкнул в тусклом свете коротким ножиком, медленно провёл лезвием по тыльной стороне ладони и слизнул выступившие капли крови. Дешёвый спектакль; о смысле догадаться нетрудно. Верховский наскоро соорудил парализующие чары – совсем слабенькие, ровно на одну конечность, как местный анестетик. Нож выскользнул из разом утративших гибкость пальцев и кувыркнулся в жухлую траву. Его владелец испуганно охнул и уставился на собственную руку, плетью повисшую вдоль тела. Остальные принялись недоумённо переглядываться. Теперь короткая душеспасительная речь – и можно наконец домой, урвать пару часов сна до следующего