Утолив жажду, он забрался на верхний этаж доисторического дома и нашел балкон, где и решил провести ночь. В песке он решил сделать углубление, некое подобие ложа, и несказанно удивился, когда пальцы наткнулись на горшок и высохшие початки кукурузы — должно быть, такие же древние, как и жилища.

Тур лег и вытянулся во весь рост, довольный тем, что находился на месте «гораздо более мистическом и величественном, чем пирамиды».

Солнце село и взошла луна.

Он слышал, как бродили звери, время от времени раздавался резкий вопль, когда чья-либо пасть хватала свою добычу.

«Вероятно, я пережил самую волшебную ночь в жизни, вдали от суеты мира, один в руинах доисторического города, при свете полной луны. »

Дальнейший путь проходил через Денвер, Канзас-Сити, Сент-Луис, Вашингтон, и, наконец, Тур добрался до Балтимора. Здесь выяснилось, что работа, которую ему нашло посольство, оплачивается столь плохо, что заниматься ею нет никакого смысла. Но поскольку разрешение на работу у него имелось, он довольно быстро устроился грузчиком в Рейд-Эвери, на крупный металлургический завод, где зарплата была вдвое выше.

В начале сентября он написал матери — рассказал о своей поездке и о том, как счастлив он был, наконец, оказаться в США. В это время Лив и дети уже покинули Трейл и через пару дней должны были приехать к нему.

Работа на заводе в основном состояла в укладке запакованных картонных коробок, весивших по двадцать пять килограммов каждая. Но матери, писал Тур, не следует беспокоиться — его начальники строго приказали ему делать передышки, если он устанет. Они прочли статью в «Нэшнл джиографик мэгэзин» и предпочитали приглашать Тура к себе домой и слушать его рассказы о Тихом океане, а не выматывать его на работе. В общем и в целом, «американцы безгранично любезные и гостеприимные», — писал Тур.

Это практически единственное упоминание об американцах в письме матери — длинном и подробном. Хейердал с большим удовольствием рассказывал о природе, животных, старинной культуре индейцев, но не написал ни слова о том, чем живет американское общество, и это несмотря на то, что Алисон всегда интересовалась общественно-политическими вопросами. Тур же испытывал живой интерес к процессам в доисторическом обществе, а жизнь собственной эпохи казалось ему слишком скучной.

Историк нашел бы такую постановку вопроса не совсем понятной, поскольку мы обращаемся в прошлое, чтобы лучше понять настоящее, — знание о прошлом имеет смысл, если его можно применить ко времени, в котором живет исследователь. Этим подразумевается, что и настоящее время следует изучать так же пристально, как и другие времена, а вот с этим принципом Хейердал не желал мириться. Вместо того чтобы постараться понять настоящее, он его осуждал и пытался сбежать от него. Поэтому сам факт начала войны он воспринял как подтверждение своей правоты.

Он воспринимал войну как выражение дисгармонии между людьми. Это в немалой степени касалось политики, и особенно, по его мнению, партийной политики. Хейердал очень не любил политические споры, он считал политику в большей степени причиной проблем, чем средством их решения. Он утверждал, например, что нет смысла обращаться к политике, если нужно решить проблемы, подобные тем, с которыми ему пришлось столкнуться на заводе в Трейле.

Как бы то ни было, Тур едва опомнился после поездки, как ему уже не терпелось начать работу по доведению добытых им «обширных материалов до сведения общественности». Как только у него выдавалась свободная минутка, он шел в Университет Джона Хопкинса, — продолжалась шлифовка его труда о связях индейцев и полинезийцев. Однажды его пригласили выступить перед выходцами из Норвегии на подворье норвежской церкви в Балтиморе. Когда Хейердал под бурные аплодисменты закончил свой доклад, к нему подошел высокий крепкий человек и предложил место клерка на городской судоверфи. Тур немедля согласился. С этого дня он стал получать зарплату, соответствующую 1000 норвежских крон в месяц. Но самым большим преимуществом этой должности было то, что теперь у него появился собственный кабинет, и со временем, освоившись со своими обязанностями, он смог использовать часть рабочего времени для занятий.

В Балтиморе супруги Хейердал впервые за много лет получили возможность пожить нормальной жизнью. Вместе с парой, приехавшей из Бергена, они жили в доме на две семьи в хорошем пригородном районе. У них появились друзья, которые стали приглашать их в выходные на автомобильные прогулки. Они завели собаку и постепенно стали превращаться в рядовых жителей американского предместья.

В этой идиллии война, казалось, отошла на второй план. Общественное мнение в отношении норвежцев понемногу менялось, до американцев с опозданием дошли сведения, что население Норвегии не поддерживает Видкуна Квислинга и что, напротив, его имя стало в норвежском народе синонимом предателя.

Восемнадцатого октября Тур написал своим родителям: «Дорогие и любимые мама и отец! Мы с нетерпением ждем весточки от вас, уже давно вы ничего нам не писали. Война для нас стала чем-то далеким и невообразимым, лишь рассказом, который мы слушаем по радио, и мы очень счастливы, что были эти два последних года в Америке, а не в Европе». Желание записаться добровольцем и отправиться на войну тоже угасло. «Работа занимает большую часть моего времени, и так, наверное, будет, пока не пройдет зима и мы не накопим достаточно денег, чтобы строить новые планы. Конечно, мы останемся в Америке, пока идет война, но как только в Европе снова установится мир, мы обязательно вернемся домой».

Документы иммигрантов позволяли семье Хейердал остаться в США навсегда, «но мы не станем жить нигде, кроме как в нашем домике в Гудбрандсдалене! Надеемся, что ждать придется недолго, когда мы все снова будем вместе!»

Каждое утро сосед подвозил Тура на работу. Лив занималась домом и радовалась, что маленький Тур вырос из подгузников, а у Бамсе появились первые зубы.

Но находились поводы и для беспокойства.

В тот же день, когда Тур отправил письмо домой, Лив написала письмо своим родителям в Бревик. Воскресное утро, восемь часов, а дети уже два часа как на ногах.

«Они действительно самые беспокойные и дикие дети на свете, — вздыхает она и добавляет: — Но я и не могла ожидать чего-либо лучшего».

Возможно, в этих словах проявилось чувство юмора Лив, но, тем не менее, в них чувствуется и боль. Она смотрит на спальню, где Тур все еще спит, и пишет: «а мои дети встают в шесть часов утра».

Ну да, у него выходной, и он имеет право выспаться. Однако очевидно, что ответственность за детей все больше и больше ложится на Лив. Она ощущает это как тяжкое бремя, ведь у нее, как и у Тура, есть тяга к самовыражению, она хочет продолжить образование. К тому же она, в отличие от Тура, не очень довольна кругом их общения: «Мы общаемся здесь почти исключительно с норвежцами». Связанная обязанностями хозяйки дома и тесными рамками местного общества, она может лишь мечтать: «То, что больше всего меня привлекает в Балтиморе — это обширная университетская библиотека, и сейчас я углубляюсь в историю инков, ацтеков и майя. Хотелось бы иметь возможность изучать археологию, но после того, как я прибавила к населению мира двух мальчишек, мне, пожалуй, следует вместо этого попытаться воспитать их как следует, хотя мое собственное воспитание не имеет пока какого-либо видимого влияния. Самые наилучшие пожелания вам обоим. »