возвращается – Гашпар готов был наблюдать, как я умираю.

Но я выжила, и теперь, когда Гашпар видит меня, его улыбка исчезает, словно её унесло ветром. Он окидывает меня взглядом с головы до ног, отмечая моё платье с рваными рукавами и слишком узким лифом. Интересно, отреагирует ли он на внутреннюю неправильность этого зрелища, как я бы содрогнулась, увидев его в волчьей шкуре. Но он лишь краснеет и отворачивается, а я пытаюсь убедить себя, что мне лучше без него и его взволнованного набожного румянца. Если оставленный мной синяк всё ещё виден на его шее, то я его не вижу – Гашпар застегнул свой доломан до самого подбородка.

Матьи неприкрыто изучает меня, чуть приоткрыв рот. Когда он замечает, что я смотрю на него в ответ, он на несколько дюймов приближается к Гашпару и шепчет:

– Волчица наблюдает.

– Я знаю, – отвечает Гашпар и быстро добавляет: – Её зовут Ивике. Она для тебя неопасна.

Я противлюсь желанию оскалить зубы и рыкнуть, просто чтоб доказать ему, что он неправ. Я уже так устала от скудных проявлений патрифидской доброты с их уродливым подбрюшьем – как блестящая горсть ягод остролиста, которые кажутся сладкими, но убьют тебя, если их проглотишь. То, что я не опасна для Матьи, значит, что я хорошая волчица, не такая, как прочие, или что я вовсе не волчица, и потому вообще никто: просто призрак девушки в слишком тесном шёлковом платье.

Нандор выступает вперёд, широко улыбаясь:

– Ты учишь Матьи фехтованию? Наверняка в Кирай Секе найдётся наставник получше.

Рука Гашпара, сжимающая меч, напрягается, и чёрная кожа перчаток морщится.

– Ты действительно считаешь, что с одним глазом справляешься лучше, чем большинство мужчин с двумя? – добавляет Нандор.

И хотя я не простила Гашпара, от этих слов у меня жжёт в горле от обиды за него.

– Не знаю, – говорит Гашпар. Меня удивляет лёгкость в его голосе, почти игриво изогнутая бровь. – Почему бы нам не узнать?

С этими словами он бросает свой меч Нандору, который вскидывает руку, ловя его. Потом он выжидающе смотрит на Матьи, и мальчик передаёт ему свой тренировочный клинок. При этом лицо Матьи выражает недоумение, усталую заботу, которая, кажется, больше подходит человеку раза в три старше его. Неудивительно, что Гашпар больше всего любит брата с таким же угрюмым невесёлым характером.

– Что ж, брат, – говорит Нандор, ослепительно подмигивая, – я – не большинство мужчин.

Их клинки сталкиваются со звуком, напоминающим мне треск льда под ногами. Нандор бросается вперёд, его меч бешено вращается, словно он надеется нанести удар просто наугад. Гашпар отступает, уверенно блокируя каждый нанесённый удар. Всё его неуклюжее обращение с топором кажется расплывчатым и далёким, и моё лицо пылает, когда я вспоминаю, как издевалась над ним за это. Теперь он сражается как настоящий солдат со стальными костями и железом вместо крови, разве что сильно отклоняется вправо и крутит головой, чтобы прикрыть слепую сторону.

Нандор отступает, слепо вращая мечом у бедра. Он ведёт правой ногой и снова прыгает, целясь в левый бок Гашпара, в ту сторону, которую Гашпар с трудом видит. Сам Гашпар назвал бы это грязным трюком, низкой тактикой человека без чести. Но подозреваю, Нандор не счёл бы, что запятнал свою честь из-за какой-то игры в бой с затупленным тренировочным мечом.

Особенно учитывая, что он победил. Матьи встал рядом со мной, держась на безопасном расстоянии от рассекающих воздух клинков своих братьев. Его взгляд беспокойно мечется между мной и сражающимися, как будто он пытается определить, кто представляет бо́льшую опасность.

– Ты должен верить брату на слово, – говорю я, пытаясь заставить свой голос звучать чуть мягче, выжать из себя хоть немного доброты, какой-нибудь глубоко запрятанный материнский инстинкт. Но, глядя на Матьи, я вижу лишь мальчика, который вырастет и станет мужчиной или, что хуже, – Охотником. – Это твой отец вредит волчицам, а не наоборот.

– Гашпар говорит, ты бы его убила. – Матьи внимательно смотрит на меня.

Мне кажется, глупо и грубо спорить с ребёнком, но во мне всё равно разгорается чёрная злость.

– Это твой отец убил бы меня. И тогда Нандор забрал бы себе корону, и…

– Нет, – перебивает Матьи с твёрдой уверенностью, которая делает его похожим на Гашпара. – Это языческий способ, когда король выбирает себе преемника, как вожди племён выбирали одного из своих сыновей, которого хотели видеть правителем после своей смерти. Мой наставник из Фолькстата рассказывал. Но во всех прочих патрифидских королевствах старший сын, законный, должен править, согласно Божьему завету.

Мой взгляд снова устремляется к Нандору и Гашпару, к их рассекающим воздух клинкам. Теперь я понимаю, почему Нандор сразу же отступил, увидев в толпе Гашпара. Почему само его присутствие, казалось, заставило Нандора поколебаться в исполнении своих планов.

– Значит, он лицемер, – говорю я, довольная своим выводом. – Если он хочет претендовать на трон, ему придётся признать, что есть что-то правильное в наших языческих обычаях и неправильное – в его патрифидских.

Матьи чуть пожимает плечами, делает небольшой шаг влево. Возможно, мой энтузиазм показался ему более пугающим, а улыбка обнажила клыки.

– Некоторые говорят, что брак моего отца никогда не был законным, – бормочет Матьи, напуганный моей ухмылкой. – Потому что Алиф Хатун так и не обратилась в веру, как должно.

– Мать Гашпара?

Он кивает.

Вспоминаю, что Гашпар рассказывал мне о своей матери, об осыпающейся колонне в своих дворцовых покоях, которую день за днём размывает волна тысяч иностранных наречий. Сохраняла ли она свою веру из немого упрямства? Или когда она попыталась принести обет, рийарские слова сыпались у неё изо рта, как гнилые зубы? Возможно, это и стало проклятием Гашпара больше, чем что-либо ещё: наследие тихого бунта его матери.

Скрип дерева на миг стихает, и я снова смотрю на бой. Мечи прижаты друг к другу, лица сближаются – они всё толкают и толкают, и каждый пытается заставить противника рухнуть. Но уступает наконец Гашпар. Он позволяет клинку Нандора соскользнуть со своего, и хотя делает шаг назад, его брат не медлит. Он наносит Гашпару удар с его слепой левой стороны, в бок, и тот, спотыкаясь, падает навзничь. Меч Нандора воздет, словно боевое знамя.

– Отличный бой, – говорит Нандор, выпуская клинок, и тот со звоном отлетает на землю. Его каштановые волосы изысканно растрёпаны, словно ветер ласкал их своими пальцами. – Но вряд ли я могу притвориться, что удивлён результатом. Монстры – это одно, Гашпар, но люди – гораздо более сложная задача. Для того чтобы сражаться со своими смертными врагами и