Зеленый вызывал жалость. Глаза – колодцы бездонные, а в них вековая вселенская мука. Но жалко, конечно, жалко, а по-другому с ним нельзя. Если Зеленому дать расслабиться, то он на шею сядет, ножки свесит и станет изображать из себя погонщика верблюдов.

* * *

Бар «Пилигрим» представлял из себя уютное заведение для своих. Мы явно выглядели белыми воронами. Еще бы. Основная клиентура бара – молодежь, стариков вроде нас и нет почти. Ну разве что носатый бармен выделялся и певичка, которая мирно спала, положив голову на пианино. А остальные все пороху не нюхали, жизни не видели, в общем, зелень зеленью, аж Зеленый может позавидовать.

Мы заняли лучшее место в баре за небольшим столиком возле окна. Отсюда мы прекрасно видели всех, кто входил в бар и кто из него выходил, я уж не говорю о тех, кто сидел в баре.

Правда, народу в «Пилигриме» было мало. Двое угрюмых типов за барной стойкой обсуждали результаты футбольных матчей. Еще двое за светлым пивом разглагольствовали о дамах и тоскливо поглядывали на фотографию женщины в ковбойке и широкополой шляпе. Похоже, эта полуобнаженная леди двадцатилетней давности была пределом их юношеских фантазий, о которых так приятно поностальгировать за кружечкой пенного.

Мы с Красавчегом заказали пива, а Зеленому – томатного сока с солеными крендельками. Судя по слезливому выражению лица, он сильно удивился и обиделся. Не ожидал такой подлянки от честных и порядочных людей, которым привык доверять. Что делать, жизнь часто бывает несправедлива, в особенности к таким несправедливым людям, как Зеленый.

Мы не знали, сколько нам предстоит просидеть в баре. Зеленый также не силен был по части прогнозов, но мы собирались досидеть до конца. Надо бы потолковать с этим молодняком, который терся возле пропавшего моста. Может, они что толкового скажут. А может, среди них есть тот, чьи способности позволили выкрасть мост на глазах у всего Большого Истока.

Сидеть с хмурыми мордами – значит привлечь ненужное внимание, поэтому мы с Красавчегом тут же нашли тему для разговора. Спорт и женщины были заняты молодняком, поэтому мы заговорили о выпивке и азартных играх и так увлеклись темой, что не заметили, как время утекло. Меж тем мы разменяли сначала полчаса, затем час и уже пошли на второй, а в баре не появилось новых лиц. Зеленый активно нас поддерживал в беседе и, казалось, уже забыл обо всех несправедливостях, которые, как он считал, мы над ним учинили. Мы могли бы продолжать так вечно, но за окном уже смеркалось. Мы прикончили по третьей кружке. Теперь пора либо ударяться в пьянку, либо сушить весла и выбираться на берег.

– Подбрось да выбрось, – не смог я сдержаться. – Есть основание полагать, что они сегодня не придут.

– Может, испугались, что мы на них мост повесим? – предположил Красавчег.

– Могли, конечно, а может, что и другое случилось. Кто его знает. Есть предложение: пару минут убить на кофе и по домам. Зеленого сперва в участок отконвоируем да сдадим под опись в камеру.

– Это зачем такое? Это с чего такой произвол? – поперхнулся от возмущения Зеленый.

– Ты теперь, Зеленый, подбрось да выбрось, свидетель. Причем важный свидетель, и нам тебя охранять надо как зеницу ока. Поэтому мы тебя от греха подальше запрем в карцер, чтобы ничего не случилось.

Зеленый побледнел. Его стало по-настоящему жалко. Но я оставался непреклонен. Пусть ночь в камере проведет, ему полезно.

Зеленого спасла молодежь. Входные двери хлопнули, вошли двое парней лет восемнадцати. Увидев их, Зеленый расцвел и затараторил:

– Они это. Они. Век воли не видать. Они.

На пороге бара в нерешительности застыли Вилли Клякса и Салли Ходули. Они с вызовом смотрели в нашу сторону.

Знакомые ребята. Их родители являлись постоянными прихожанами Храма Всех Благих и щедрыми жертвователями в благотворительную кассу прихода. Приличные семьи, добропорядочные граждане.

Устраивать разборки в баре бессмысленно. Допросы должны проходить в комфорте, поэтому Красавчег, недолго думая, вызвал наряд кентавров и задержал ребят и Зеленого до кучи для дачи показаний.

Весь оставшийся день мы убили на бессмысленный допрос Кляксы и Ходули, но так ничего толкового не добились. Они ничего не видели, не слышали, и вообще, когда ушли домой, мост стоял на месте. Удалось лишь узнать имена еще троих ребят, которые вращались с ними в одной компании и остались возле моста, когда Клякса и Ходули ушли.

Ленка Стрекоза, Гарри Гудини и Антон Весельчак. Кажется, набор тот же, что присутствовал в библиотеке, когда там пропали стеллажи с книгами и старые потрепанные диваны.

Время позднее. Кляксу, Ходули и Зеленого мы все- таки определили на постой в камеры, чтобы ничего лишнего не пропало. За Стрекозой, Гудини и Весельчаком отправили по наряду кентавров, сами же решили немного передохнуть, но нам не повезло. Позвонил Боря Магистр и заявил, что у него произошло ЧП.

* * *

– Хорошо, что детей в этот момент на площадке не было, – сокрушенно вздыхал Борис Магистр.

– Почему детей не было? – спросил я, созерцая пустырь, на котором еще несколько часов назад находилась игровая площадка: горки, лазалки, качели, песочница, игровые тренажеры.

– К нам приехала медкомиссия с Большой земли с очередной проверкой. И ведь их не остановило, что моста между городом и Большим Миром нет. На вертолете прилетели. Вот они детей и осматривали, пока мерзавец детскую площадку не упер. И ведь какой подлец: выкопал все горки, и при этом никакого шума.

– Подбрось да выбрось, не то слово. Мы за этим умельцем уже третий день гоняемся, поймать не можем, – сказал я.

Сильно захотелось курить. Когда я нервничаю, всегда хочется наполнить легкие ароматным дымом. В последнее время причин для трепки нервов предостаточно. Три дня неизвестный и неуловимый хулиган бродил по Большому Истоку и оставлял после себя пустыри, и мы ничего не могли с этим поделать.

Три дня мы с шерифом носились по городу, пытаясь поймать преступника, и все время опаздывали на полшага. Невидимый он, что ли? Но у нас из невидимок только Дима Стекляшка. И то он страдает этим талантом, когда изрядно наберется, а так милый человек и мухи не обидит.

– Вопрос традиционный, Магистр, не видели ли вы что-нибудь необычное за последнее время? – спросил Ник.

Борис нахмурился, встопорщил усы, почесал бороду, поправил на носу очки и отрицательно покачал головой.

– Как бы нет.

– Очень жаль, – искренне сказал Красавчег. – Нам здесь больше нечего делать. Пусть кентавры землю носом роют, а мы прокатимся до участка.

Я промолчал, но внутренне поддержал шерифа. Сейчас бы стаканчик виски и посидеть хотя бы пару минут в относительном покое, чтобы никто не теребил, не требовал навести на улицах порядок, не обращался с жалобами, не просил найти любимую швейную машинку «ZINGER» с ножным приводом, которая стояла возле окна и пропала вместе с бабушкиными желтыми занавесками.