— Проходи, — сказала она нерешительно. Я сбросилатуфли и прошлась по комнате, оглядываясь, точно была здесь в первый раз. Жаннанаблюдала за мной, стоя у окна гостиной. — Я рада, что ты пришла, —сказала она тихо.

— Я не могла не прийти, — усмехнулась я, взялаплюшевого медвежонка, повертела в руках. — Забавный.

— Это его подарок, — вдруг сказала Жанна, —на Восьмое марта.

— Ясно, — кивнула я. — Слушай, — немногопомедлив, продолжила я, — а ты уверена, что он… в общем, умер?

— Что? — Жанна шагнула мне навстречу. — Вкаком смысле?

— То есть он, конечно, умер, — засмеяласья, — но хорошо зная Виктора…

— Да ты с ума сошла, — всплеснула рукамиЖанна. — Что с тобой происходит? Ты… странно выглядишь.

— Странно?

— Лили, что с тобой? Я хотела приехать, когда узнала оГаевском, но побоялась. Вдруг ты меня выгонишь…

— О Сереже? — замерла я. — Что ты о немузнала?

— Как что? Ты не в курсе? — растеряласьЖанна. — Он же… вы что, расстались?

— Да. Так что произошло?

Жанна с минуту молчала, точно собираясь с силами, а потомвыпалила:

— Он застрелился. В своей квартире. Говорят, это онубил Шермана. Шерман убит, ты ведь знаешь?

— Да. Мне звонили.

— Неужели его действительно убил Сережа? Соседка еговидела, когда он входил в квартиру Шермана, и там было полно его отпечатков.Говорят, ему то ли позвонили из милиции, то ли повестка пришла, он не выдержали…

— Записку оставил?

— Что?

— Записку. Самоубийцы обычно оставляют записки.

— Нет, не слышала я ни о какой записке… Может, выпьемчаю?

— Спасибо. Я пойду.

— Но почему? Давай поговорим. Все эти дни я…

— У меня мало времени, — покачала я головой.

— Зачем ты пришла? — спросила Жанна, когда я ужеоткрыла дверь.

— Понятия не имею.

— Ты меня пугаешь…

— Извини.

Я вышла из квартиры, оставив свою подругу в полномнедоумении.

— Где ты была? — Голос его звучал напряженно.

— У подруги, — ответила я.

— Не помню, чтобы я разрешал ездить тебе к какой-топодруге. Подруги тебе совершенно ни к чему. Ты поняла?

— Да.

— Отлично. Расскажи, как провела день?

— Ждала твоего звонка.

Он засмеялся.

— Неужели? Ну, ты его дождалась, и что дальше?

— Не знаю, — помедлив, сказала я и вдруг решилась:

— Ты обманул меня.

— Что? — В голосе гнев.

— Ты обманул меня, — повторила янастойчиво. — Пьяный в подворотне… ведь ты убил его?

— Конечно. Я никому не позволю тебя и пальцем тронуть.Это я могу делать с тобой все, что взбредет в голову. Другие — нет.

— И Сережу ты?..

— Твоего любовника? Он бы все разболтал в ментовке. Яне хочу, чтобы ты оказалась в тюрьме. Это слишком просто.

— Да, конечно, ведь тогда ты не сможешь продолжатьигру…

— Ты это называешь игрой?

— А ты?

— Я называю это по-другому.

— Как?

— Догадайся сама. И вот еще что, я запрещаю тебевыходить из дома. От этого одни неприятности.

— Но ведь я…

— Ты поняла? Понадобится куда-нибудь сходить, дождешьсямоего разрешения.

Прошло несколько дней, тягучих и жутких. Ночами я лежала втемноте и вздрагивала от каждого шороха, боясь его прихода, и когда он наконецприходил, это было избавлением.

Днем я бродила по дому. Взгляд мой скользил по стенам,задерживаясь на картинах, зеркалах… Мне хотелось прочесать дом сверху донизу,но я отводила взгляд, прикрывала веки. «Помни, он тебя видит. Возможно, сейчас,в эту минуту…»

С утра я ждала его звонка, везде таскала с собой телефон,когда он позвонил, голос мой звенел от радости:

— Это ты? Я хотела спросить, можно я пойду в парк?

— Зачем?

— Не знаю… просто прогуляюсь. На улице солнце, такхочется…

— Мне плевать на то, что тебе хочется.

— Только на полчаса…

— Может быть, позднее…

Он повесил трубку. Позвонил уже вечером.

— Я ждала твоего звонка, ты ведь обещал…

— В самом деле? Забыл, наверное.

— Ты не сказал, можно мне немного погулять в парке?

— Какая, к черту, прогулка? Когда я отучу тебя шлятьсяпо ночам?

— Но ведь… ты же обещал…

— Я тебе обещал совсем другое.

— Пожалуйста, всего полчаса.

— Я подумаю, — бросил он недовольно.

Я не отходила от телефона, стоя столбом и пожирая егоглазами, в любую секунду готовая схватить трубку. Я отсчитывала секунды, язаставляла себя смириться, ждать. Замри, будь терпеливой. Вот так… Перевелавзгляд на часы. Я стою так сто двадцать семь минут. Господи, это безумие…

Я вошла в спальню, испуганно огляделась. Взгляд замер напузырьке со снотворным. Я достала таблетку, сунула в рот и держала на языке,пока она не растаяла. Потом достала вторую, третью, высыпала оставшиесятаблетки на ладонь и, давясь, проглотила. Идти в кухню за водой не хотелось. Япостояла у окна, потом нашла лист бумаги и авторучку. «Я не знаю, ктоты, — не торопясь писала я. — Я даже имени твоего не знаю. Впрочем,это ведь неважно. Ты прав, это я убила мужа. Пожалуйста, прости меня. И еще,это невероятно, чудовищно, но я люблю тебя».

Я оставила записку на столе, разделась, легла в постель ивыключила свет.

Звонок настойчиво трещал над самым ухом. Я с трудомразлепила глаза. Моя спальня. Занавески колышет ветер, окно я оставилаоткрытым, солнечный луч подбирается к моему лицу. Ничего не кончилось.