в лесную чащу, где, задумчиво-угрюмы, сосны старые толпятся, где ласкается река, где свободно реют птицы и, как радужные думы, легкокрылой вереницей пробегают облака...

Голос людей, что «живут, едва дыша», был более властным, чем шепот сосен и журчание речных струй. Иван Карпович много мог рассказать людям, и прежде всего не о красоте мира, а об уродствах социального строя.

Он и принял это как свой прямой, естественный долг.

«...Всякий революционный протест, — пишет он, — встречал во мне сторонника. Я участвовал в демонстративных собраниях рефератами, лекциями и иными выступлениями. Одна из моих речей сделала меня даже популярным, к чему я никогда не стремился.

Действительно, речь была сказана с большим подъемом, чего и надо было взбудораженной публике, битком набившей залу «Гранд-отеля» под благовидным предлогом татьянина дня. Вступление сделал земец и бывший педагог В. Кильчевский на тему о студенческом движении; затем выдвинул меня. Революционная заряженность многочисленных слушателей, испытавших потребность действовать, действовала и на меня возбуждающе, и я на них обрушил их же собственное возбуждение, изобразив угнетенное положение русского народа...

Эффект получился какой надо. Шингарев А. И., непременный оратор в те времена, отказался от выступления: слишком накалена была атмосфера для либеральных излияний; другой златоуст Г. Корякин попробовал было выступить с литературно-разукрашенной речью, но... она растаяла бесследно.

Кончилось дело разгоном. В залу ворвалась полиция. Запротестовавшую публику стал уговаривать Шингарев. Большевик Исполатов крикнул:

— Разойдемся! Пока мы свое дело сделали. Все, что нужно, было сказано...

Избиения все-таки были. Я очутился в тесной группе, с которой и прошел нетронутым. Затем уехал в Новороссийск.

По возвращении узнал, что кое-кто из участников привлекался к допросу...»

Как раз по поводу этого «банкета» теперь, почти семьдесят лет спустя, работники Воронежского государственного архива обнаружили весьма любопытные материалы.

15 января 1904 года. (Тут несомненная описка, так как все дальнейшие документы датированы 1905 годом.) Жандармский подполковник секретно доносит в департамент полиции:

«Пристав Московской части Воронежа при отношении от 13 января за № 582 препроводил мой полицейский протокол, из коего усматривается, что 11 января с. г. по распоряжению воронежского полицмейстера... было объявлено с подпиской содержателю гостиницы «Гранд-отель» Петру Андреевичу Шухмину, что... не разрешается устройство обеда 12 января, так как полицией были получены сведения... что обед этот будет устроен с политической целью...»

Далее рассказывается, как 12 января около десяти часов вечера Шухмин заявил приставу, что в гостиницу прибыло много народа. Несмотря на его протесты, прибывшие потребовали открыть двери и впустить их. Всех собралось около двухсот человек. Приведен длинный список, возглавляют его особы, занимавшие видное общественное положение: воронежский уездный предводитель дворянства Алисов, председатель Валуйской уездной земской управы барон Будберг Романий Юльев фон Берннгаузен, председатель Воронежской управы Константин Константинович Шуриков с женою. За ними следуют члены и служащие губернской земской управы, среди них Кильчевский и Воронов, состоящие под особым надзором полиции, в том числе Карташов (видимо, Николай Николаевич Кардашев) и другие.

«На сборище этом, — сообщал автор документа, — были произнесены речи следующими лицами: Кильчевский... говорил о жизни студентов и университетских порядках в прошлом и в настоящее время (в Московском университете. — О. К.); Воронов говорил о низшем образовании, слабых познаниях, приобретаемых в церковноприходских школах, о недостатке средств, ассигнуемых на народное образование... причем упомянул, что учащиеся находятся во вред образованию под большим контролем администрации».

Особое внимание стража законности привлекло выступление адвоката Корякина. Сообщается, что он «читал пункты», выражающие требования, поданные ранее через министра внутренних дел. Закончил же свою речь высказыванием, что пользу для России могло бы принести земское собрание, но оно находится под контролем какого-то паршивого губернатора. И что «пора нам скопнуть это гнилое правительство...».

Обо всем услышанном пристав немедленно по телефону поставил в известность полицмейстера, тот прибыл в гостиницу и предложил находившимся там людям разойтись. А когда требование не было выполнено, была введена в зал полиция, после чего «присутствующие лица стали постепенно расходиться без шума и всяких волнений».

Выводы:

«Усматривая в поступке присяжного поверенного Гаврила Львова Корякина, заведующего статистическим отделением Воронежского губернского земства Ивана Карпова Воронова и члена Воронежской губземуправы Владимира Агафонова Кильчевского признаки преступления, предусмотренного 129 ст. Уголовного Уложения, вместе с сим поручил помощнику Н‑ка Вор. губ. жанд... Кравцову произвести по этому делу формальное... дознание.

О вышеизложенном доношу

Подполковник (фамилия неразборчива)».

Что ж, донесение как донесение, все в нем логично. Зато другой документ, датированный апрелем 1905 года, обобщающий материалы дознания по делу Коряина, Кильчевского и Воронова, изобилует неожиданностями.

В начале документа названы служащие полиции, от которых получены первые показания о происшествии в «Гранд-отеле»: пристав Мещанской части Александр Новиков и крестьянин Иван Володин, письмоводитель Дворянской части. После этого кратко пересказаны выступления двух ораторов — Кильчевского и Воронова.

Речь присяжного поверенного, напротив, почти полностью воспроизведена в своем первичном варианте. Видимо, ее литературная цветистость (по мнению Ивана Карповича, не слишком тронувшая участников собрания) на пристава произвела наиболее сильное впечатление.

Однако в материалах дознания сразу же сделана оговорка, что Корякин высказывал лишь свой взгляд и дальнейшими данными не добыто никаких достаточных оснований для привлечения его в качестве обвиняемого. «Вследствие чего Корякин с целью разъяснения обстоятельств настоящего дела был допрошен в качестве свидетеля».

Итак, вопрос, кажется, начинает проясняться: жандармерия по каким-то «высшим» соображениям хочет спустить дело на тормозах и в союзники себе привлекает адвоката Корякина.

Вот что он якобы показал. В «Гранд-отель» пришел отпраздновать с товарищами татьянин день. Зачитанная резолюция получена им от одного из земских деятелей. «...Затем стал приводить один эпизод из романа «Война и мир» соч. Толстого о том, как Пьер Безухов, невиновный в поджоге, в силу порядка и склада обстоятельств был лишен жизни (? — О. К.). Далее, в своих объяснениях говорил, что история создает моменты, когда старый порядок является непригодным для жизни, что именно такой период переживает русское общество. Необходимо немедленно призвать к участию в управлении страной народных представителей, и об этом земские учреждения должны направить свои соображения... Государю Императору (! — О. К.)».

Записано также, что Корякин будто бы сказал, что в Петербурге идет страшная резня, вызванная рабочим движением, но движение это не страшно, так как