Не проспать восход солнца - Ольга Капитоновна Кретова

Ольга Кретова

НЕ ПРОСПАТЬ ВОСХОД СОЛНЦА

ХОЗЯЙКА СВОЕЙ СУДЬБЫ

Повесть

Жила на воронежской земле русская женщина, крестьянка Матрена Федоровна Тимашова. Была она одной из первых трактористок Черноземного края, потом директором МТС, позднее председателем крупного колхоза.

Свыше десяти лет назад перестало биться ее сердце. Но и сегодня становятся пионеры на торжественную линейку, давая слово продолжать дело, которому до последнего дыхания служила она. Приходит на кладбище колхозный духовой оркестр, снова и снова исполняет траурный марш у дорогой могилы. А когда завершается на полях уборочная страда, руководители Бобровского района вручают победителю соревнования, лучшему механизатору Почетный вымпел имени Героя Социалистического Труда Тимашовой.

Я много лет знала Матрену Федоровну.

Яркая, самобытная, щедро одаренная от природы натура. Воспитанница комсомола и партии. Шестнадцать лет была Тимашова депутатом Верховного Совета СССР. Участвовала в постановке задач государственного масштаба и решала их в насущной практической работе.

Сколько доброго, хорошего сделала она людям! Какой мерой измерить ее подлинную человечность, высокую гуманность, влияние на окружающих самой ее личности!

На страницах газет и журналов я рассказывала о повседневном трудовом подвиге Тимашовой. Написала повесть. Теперь, переиздавая ее, я не перевожу действие в прошедшее время. Я вижу Матрену Федоровну живой, живущей среди нас. Пусть такой она и встанет не только перед людьми старшего поколения, знавшими и любившими ее, но и перед молодежью, принимающей славную эстафету.

...Из всех лесов я больше всего люблю дубраву. Кудрявую, широкошумную. В звонком гомоне птиц, в трепетном скольжении света и тени между мощных стволов, в несказанных ароматах цветов, грибов, земляники.

С дубравой мне хочется сравнить человека веселого, доброго, щедрого, стойкого в невзгодах.

Вот такой вижу я Матрену Федоровну Тимашову.

Когда мы впервые встретились, еще никто не звал ее по отчеству.

Шла сессия облисполкома, посвященная награждению комбайнеров. Были здесь и трактористы.

После нескольких ораторов на трибуну поднялась девушка. Она была высокая, тоненькая, с неловкими движениями и с очень прямым, смелым взглядом светло-карих глаз. Начав говорить, девушка наклонилась, чтобы посмотреть записи, подстриженные волосы ее упали на лоб. Она резко откинула голову.

Вскоре веселый гул сменился уважительным вниманием. Выяснилось, что молодая девушка старше многих собравшихся здесь. Старше не по возрасту, а по работе на машинах. Мотя села за руль трактора еще пять лет назад, теперь она бригадир.

Но с речью на таком большом собрании она выступала первый раз в жизни. Это было видно по всему. Когда она кончила, ей долго и дружно хлопали.

А в феврале 1937 года, когда Мотя Тимашова с шестью своими ученицами и подругами была в Кремле на совещании женских тракторных бригад, ее руку жала Надежда Константиновна Крупская и растроганно говорила: «Какие молодцы! Видел бы Владимир Ильич...» Осенью Тимашову назначили директором МТС. Это было смелое выдвижение. Встретили его по-разному: в областной комсомольской организации, где Мотю уже хорошо знали, — с гордостью, в земельных органах — с некоторым сомнением: «Высоко взлетела, где-то сядет...»

Но эти голоса вскоре умолкли. Шишовская МТС копила и копила добрую славу.

...Во время Отечественной войны мне пришлось два года пробыть в Зауралье. Возвратившись в разрушенный, сожженный Воронеж, подведя горестный итог утрат, я, как встрече с другом, радовалась каждому знакомому имени на газетной полосе. С теплым чувством я прочитала, что Тимашова работает по-прежнему директором МТС, и все там же, в Шишовке.

Увидела я ее в год победы. Она очень изменилась. У той, прежней Моти главной прелестью был ее неугомонный задор, Матрена Федоровна стала степенной, сдержанной. Под глазами легли тени пережитых страданий. Но столько в ней угадывалось внутренней силы, решительности, характера, что сами собой вставали в памяти строки поэта:

Да, так оно и было. Над страной прошла военная беда. Были и разоренные города, и пепел сожженных дотла селений. Но хлеб нужен был всем — ребенку и солдату. Эта женщина отвечала за хлеб. Она сеяла и жала для огромной семьи — для Родины.

И снова прошли годы. Шишовская МТС неизменно была в числе передовых.

Тимашова, трижды орденоносец, депутат Верховного Совета СССР, приезжала в Воронеж на совещания и конференции. Иногда мы с ней встречались, беседовали.

Но вот мой журналистский путь привел меня в Бобровский район. Мне понадобилось побывать здесь на отчетно-выборных колхозных собраниях. Кроме председателей на собраниях должна была отчитываться Тимашова — за деятельность машинно-тракторной станции.

Матрена Федоровна предложила мне поселиться у нее и ездить вместе.

Выезжали мы рано, чтобы успеть до собрания посмотреть хозяйство. Дорогой Тимашова рассказывала о здешних местах. Все тут для нее близкое, родное. Каждая полевая балочка связана либо с веселым, либо с грустным, а то и со страшным случаем еще тех времен, когда первый трактор прокладывал свои первые борозды.

Мне захотелось написать обо всех этих событиях, начав с первой колхозной весны. Но потом пришлось оглянуться и на более давнее время.

Однажды Матрена Федоровна рассказала о своем детстве, о детстве крестьянской девочки, родившейся всего за три года до Октября, заставшей деревню в ее старом обличье.

Я сама помню деревню с тараканами в избах, с монотонным гудением прялок. И все же, слушая Матрену Федоровну, испытывала странное чувство: казалось, что мы обе перенеслись не на сорок лет назад, а в глубокую старину.

Должно быть, и ей было странно. Притом она не знала, что довелось мне видеть, что — нет, и все старалась растолковать.

Я не стану освобождать ее рассказ от пояснений старых слов и понятий. Ведь пишется это не только для наших ровесников, но и для молодежи. А спроси теперь сельскую девочку: что такое намыки? Вряд ли знает.

С рассказа о детстве и начинается наше повествование.

БЫЛО И БЫЛЬЕМ ПОРОСЛО

— Смутно помню, — говорит Матрена Федоровна, — дедушка на полатях и возле него мы — девчонки, мальчишки, насыпаны, как горох. Сколько нас, не сразу и скажешь. В субботу каждая мать покличет своих, голову расчешет или рубаху сменит, а потом опять в общую кучу.

На печь нам лазить не велят: там бабка хворая. Лежит, кашляет, жалуется: «Ох, угораю, ох, задушили конопи». А где же коноплю сушить, кроме как на печи?

Слезет бабка, свернется на конике. Это лавка под образами, короткая, потому что близко дверь.

Мы тем часом — на печь. И что это старые выдумывают? Конопля хорошо пахнет: горячими блинами с зеленым, тягучим, сладким маслом. В углу тут рубель и скалка — катать белье.