Она извернулась еще сильнее и смогла увидеть под углом кусок коридора, несколько дверей, череду лампочек на потолке и идущего человека. Сердце прыгнуло в груди – это был Штерн!

– Герхард! – негромко позвала Ясна.

Но Штерн ее не слышал. Дорогой кожаный полуботинок промелькнул в полуметре от ее лица и скрылся в невидимой для Ясны зоне. Сейчас он уйдет, и тогда…

– Доктор Штерн! – крикнула она во весь голос.

Шаги замерли.

– Это я, Ясна Благович, доктор! Посмотрите ниже.

Штерн вернулся чуть назад, и она смогла видеть хотя бы его штанину.

– Ясна?! Не может быть! Откуда вы здесь?

Штерн подвинулся так, чтобы видеть хотя бы часть ее лица, сел на корточки.

– Они захватили госпиталь, доктор! Они убивали раненых. И врачей. Будьте осторожны, для них нет ничего запретного! Не доверяйте им!

Штерн опасливо оглянулся.

– Спасибо, Ясна! Я вижу, что это за люди. Они запрещают мне разговаривать с заключенными без их присутствия. Но с этим неудобством я справлюсь. Завтра вас отведут к медсестре. Она проверит ваше состояние, а потом отведет в одно место, там мы поговорим без свидетелей.

С момента похищения Ясна успела подумать о многом и настроить себя на худший вариант развития событий. Ее сила воли заглушила животный страх, взяла панику под контроль. Но сейчас в черноте безысходности вдруг распахнулась сияющая дверца надежды: завтра случится что-то хорошее, появятся какие-то способы выбраться отсюда… Разум отключился. Пальцы Ясны впились в лючок, побелели.

– Хорошо… Только не уходите, доктор!

– Спокойно, Ясна, я вас уже нашел. Но сейчас обязан уйти – слишком большой риск для нас обоих.

– Да, конечно, я понимаю… Но не уходите…

– До завтра, Ясна.

Штерн с трудом отцепил ее пальцы от лючка, прижал его, и защелки захлопнулись.

Ясна так и осталась лежать на полу, прижимаясь щекой к холодному металлу лючка и повторяя снова и снова:

– Пожалуйста!.. Пожалуйста!..

* * *

Воронов и Олстрем, пошатываясь, вывели Роджерса под руки – на плац, подышать.

Американец жаловался на жизнь:

– Вас, русских, начальство редко выпускает на свободу! Зато у вас есть тетя Маша, да… А мы обречены, обречены приходить к Златковичу… У Златковича каждый вечер, каждый гребаный вечер играет «She’s got it»! Я ему говорю: это старая песня, Златкович, а он такой: это вечная песня, Джимми!

– Вечная! – энергично кивнул Воронов. – Давайте проверим, будет она играть сегодня?

– Может, не стоит? – осторожно возразил Олстрем и икнул.

– Свен, у тебя вообще завтра выходной! – напомнил Роджерс. – Не порти праздник нашему свежевыпеченному майору!

В стороне от плаца, в тени деревьев, стоял микроавтобус с потушенными фарами. Платов и Бражников следили за завершением дружеского визита. Гостей тети Маши уже час назад увез шведский бронеавтомобиль, а теперь Олстрем и Роджерс пытались одновременно влезть в американский. Подъехал «уазик», и Воронов начал что-то объяснять гостям. В итоге «уазик» с Вороновым пристроился в хвост к американскому «Хамви», поднялся шлагбаум, и автомобили выехали с базы. За воротами мелькнули красные габаритные огни и исчезли за поворотом.

Но звук работающих двигателей не стихал, даже усиливался. Одни за другими начали открываться ворота гаражей бронетехники. Не зажигая огней, бронетранспортеры, БМП, грузовики выезжали из боксов, на ходу выстраивались в колонну и покидали базу.

– Хоть одна рожа что-то вякнет в эфир… – сурово предупредил Платов.

– Не волнуйтесь, товарищ полковник! Все проинструктированы, все вменяемые!

– Вот именно… Не люблю это слово…

В кафане «У Златковича» гремела вечная «Шизгара». Американец, русский и швед лихо отплясывали под энергичный ритм. Завсегдатаи кафаны подбадривали их хлопками и свистом.

«She’s got it!» – пытался перекричать музыку Роджерс. «Она свое получила!» – и плевать, кто «она» и что получила, важно, что свершилось то, что должно было. Она свое получила!

Обычно невозмутимый Олстрем поймал от Роджерса волну искрящейся радости и праздной беззаботности. Выбравшись в бурлящей толпе на центр танцпола, он на несколько драгоценных минут отпустил груз забот и скучных ежедневных обязанностей. Швед помнил песню наизусть до самой последней строчки и пел в воображаемый микрофон, чувствуя себя солистом «Аббы» и «Бони М» одновременно.

А Воронов слов не знал и вообще никогда не задумывался, что у англоязычных песен есть какой-то осмысленный текст. Но ему нравилось, как звучит: «Айм е винус, айм е файа!» – и еще краешком сознания он помнил, что с каждым его ритмичным движением, с каждым припевом «Шизгары», с каждым поворотом зеркального шара под потолком кафаны Платов уводит технику все дальше и дальше.

Российская колонна мчалась по городу, не зажигая огней. Лишь фары головного микроавтобуса высвечивали путь впереди. Там, где на улицах попадались редкие фонари, по стенам домов и беленым глиняным заборам растягивались скользящие тени. Черные рыбы уплывали на восток.

Каждому, кто оказался у рычагов бронетранспортера, или за рулем грузовика, или в тесной коробке БМП, каждому – от полковника Платова, ведущего колонну, до рядового бойца-первогодка – пришло понимание, что прямо сейчас происходит нечто экстраординарное, небывалое, крайне важное. В реве дизелей и лязге трансмиссий слышалось: «Вперед! Вперед! Вперед!»

Цыбуля на месте механика-водителя бронетранспортера под номером «ноль-девятнадцать» вглядывался в ночную дорогу и уговаривал, просил живую душу своей железной машины:

– Ты моя красава, ты моя умница. Из ремонта вернулась, а я и обкатать тебя не успел. Но ты уж давай не подведи меня, милая, не артачься!.. Вот же темень вокруг, а!

Город остался далеко позади. Колонна вышла к перекрестку, и с боковой дороги в нее стали вливаться бензовозы и грузовики, утром ушедшие на мифические учения. Через несколько минут состав колонны укомплектовался окончательно.

И тогда, словно услышав жалобу сержанта Цыбули, головной БТР, шедший сразу за микроавтобусом Платова, включил мощные фары. И следующий за ним. И далее по цепочке. Гирлянда огней вытянулась до горизонта.

* * *

В сарае неподалеку от АТБ нашлось штук пятьдесят мешков с грунтом. Когда стемнело, Бармин и Слащев планово оставили пятый блокпост. Шаталов подогнал пикап, перекидали мешки в кузов. Разгрузили на стояночной площадке перед АТБ, сложили из них три невысоких бруствера. С боков и тыла прикрыли их заваленными набок багажными телегами. Одну огневую точку оснастили пулеметом, на две другие подтащили по коробке заряженных автоматных магазинов.

Крышу АТБ венчала небольшая трансформаторная будка. Бек присмотрел ее, еще когда первый раз поднялся сюда с Барминым и Слащевым. Позже пришел снова, снял замок, осмотрелся внутри. Окон в будке не было, но в стенах под потолком имелись длинные горизонтальные отдушины для вентиляции. Пришлось притащить из кабинетов АТБ дюжину стульев и расставить по кругу. Переступая со стула на стул, от одной отдушины к другой, можно было держать под контролем окрестности на триста шестьдесят градусов.