Наверное, это была самая долгая, но счастливая ночь за многие годы. От радостного волнения Ровена не смыкала глаз до самого рассвета.

Воображение рисовало сцены, где дядюшкина голова катится по земле, а народ приветствует свою истинную королеву. Десятки раз она представляла, как по приказу осквернённые пронзают мечами магистров Легиона, как пылают казармы и тысячи освобождённых покидают ненавистный город. Казалось, уже доносятся восторженные крики толпы в чёрном, когда она, окружённая преданными слугами, объявляет, что теперь все они свободны.

Опьянённая грёзами, Ровена не могла найти себе места. Всё складывалось даже лучше, чем мечтала. Корона, признание, свобода. Благодаря ей Прибрежье станет сильнее, чище и ради этого она готова на всё.

Но сначала нужно поговорить с Восемьдесят Третьей. Стоит ли полностью раскрывать весь замысел? Или только намекнуть, упомянуть о Севире? Пожалуй, лучше умолчать о некоторых деталях, по крайней мере сейчас. Максиан так бы и поступил. На этой мысли она сладко потянулась и закрыла глаза. Нужно поспать хотя бы недолго.

Пробуждение было лёгким, внезапным, будто она проспала всю ночь как младенец. Утренние процедуры прошли в радостной суете. Не терпелось поговорить с Восемьдесят Третьей, увидеть её выражение лица, когда сообщит обо всём.

И вот она уже открывает дверь, выглядывает в коридор и, едва сдерживая счастливую улыбку, окликает телохранительницу.

— Что-то произошло, верно? — Восемьдесят Третья почувствовала сразу.

Ничего от неё не скроешь. С ней и впрямь нужно быть настороже.

— Не что-то, дорогая, — загадочно подмигнула она. — Нечто невероятно важное!

— Не терпится узнать, госпожа.

Ровена вернулась в спальню и опустилась на краешек стула:

— Есть две новости. Одна сначала покажется плохой, но, поверь, обе они очень и очень хорошие.

— И что же это за новости?

— Нам придётся всё отменить.

Губы телохранительницы плотно сжались. Хотя внешне она казалась спокойной, было видно, что внутри борется с разочарованием, если не с гневом.

— Вы передумали, госпожа? Считаете, что мы не справимся?

Ровена почувствовала лёгкий укол совести, всё-таки не стоило её так мучить.

— Уверена, что справитесь, но есть причина, по которой я была вынуждена отказаться от нашей задумки. И этой причиной оказался Севир. Ты слышишь? Он с нами!

Лёгкая тень недоверия скользнула на лице Восемьдесят Третьей. Казалось, она спорит с собой, пытается убедить себя, что не ослышалась:

— Севир? Вы ведь не шутите? Как вам удалось его найти?!

— А это ещё одна хорошая новость. Принцепс тоже с нами. Мы не одни, Восемьдесят Третья. Мы больше не одни! В нас поверили!

Столько счастья на лице осквернённой Ровена видела впервые. Её глаза сузились до тоненьких полосочек, широкая улыбка обнажила ровные зубы. Она испустила восторженный возглас, но тут же одёрнула себя, лицо мгновенно приобрело привычную серьёзность, брови смущённо нахмурились:

— Простите, госпожа.

— Да ты сама невозмутимость! — рассмеялась Ровена. — Я всю ночь уснуть не могла. Планы изменились, и это к лучшему, даже не сомневайся, но нужно набраться терпения. Нам обеим. Прошу, передай всё остальным.

— Сегодня же всем сообщу, — она низко поклонилась.

— И ещё кое-что, — Ровена запнулась, обдумывая, как правильнее сказать, чтобы не вызвать лишних подозрений. Впрочем, сама просьба и так наведёт на ненужные мысли, но теперь это не имело никакого значения. — Я бы хотела получше познакомится с Сорок Восьмым. Не могла бы ты отправить его в караул хотя бы на одну смену?

Восемьдесят Третья удивлённо захлопала глазами, но, увидев, что с ней не шутят, кивнула:

— Конечно, госпожа. Посмотрю, что можно сделать.

— Отлично!

Ровена дождалась, пока та закроет за собой дверь и, не удержавшись, закружила в танце. Пусть за окном серое небо и унылая чернота зимнего моря. Это всё настолько не важно, когда в груди пылает настоящее счастье.

«Каждый гражданин, обвинённый в преступлении любого рода обязан считаться судом и обвинительной стороной невиновным до тех пор, пока не будет доказано обратное».

«Заветы потомкам», 05.018

Корнут подскочил. Сердце бешено заколотилось, да так, что в ушах отдавало. Боясь даже вздохнуть, он прислушался к тишине.

В дверь забарабанили с новой силой. Значит, не приснилось.

Он поднялся с тёплой постели и поёжился от холода. Внизу послышались торопливые шаги, в дверь спальни постучали:

— Господин Корнут! Господин Корнут! Это к вам.

— Кого там принесло в такое время? — раздражённо откликнулся он, натягивая брюки.

— Вас ожидает полицейский. Просил передать, что дело очень срочное.

— Хорошо, скажи, что сейчас спущусь!

Торопливый топот быстро стих. Служанка побежала выполнять приказ.

Одевался на скорую руку. Ледяная вода в умывальнике рассеяла последние остатки сна. Вызвать его в такой час могли только по особой причине. Значит, всё прошло как нужно.

Не теряя ни минуты, он торопливо спустился по лестнице и вышел из дома. У самых ворот ждал экипаж. Полицейский отдал честь и услужливо распахнул дверь.

Корнут снисходительно кивнул и устроился поудобнее. Дорога предстояла не близкая, участок располагался в другом конце города, на окраине. Там же была и Материнская Скорбь — самая большая тюрьма Прибрежья.

Конечно, это не единственное отделение полиции в Регнуме, но именно туда отправляли самых опасных преступников, а судя по ночному визиту, именно поэтому за ним и послали. Брайану удалось арестовать агента Пера. Куриные потроха заманили куницу в капкан.

Город давно погрузился в сон. Чёрные окна провожали экипаж холодным взглядом: цокот копыт мешает хозяевам уснуть, тревожит их сон. Изредка мелькали кабаки с шумными компаниями у порогов. Редкие лампы с трудом освещали пятачки вокруг, всё остальное поглотила непроглядная тьма. На чёрном небе ни звёздочки: прячутся за тяжёлыми тучами.

Корнут с нетерпением поёрзал на сидении и в очередной раз достал карманные часы. Судя по времени, должны уже быть на месте.

Память не подвела. Вскоре карета остановилась, скрипнув колёсами. Недовольно фыркнула лошадь. Не дожидаясь, пока откроют, он выбрался из экипажа и огляделся. Глухие стены с острыми шипами, стальная дверь, а за ней — самое мрачное место Прибрежья. Даже воздух здесь другой: тяжёлый, гнетущий, подавляющий.

Сопровождающий его полицейский трижды грохнул кулаком по двери. Со скрежетом отодвинулась железная штора смотрового окна, недовольный взгляд окинул ночных посетителей.