бессмертие, власть которого превышала всё, что мог себе вообразить юноша.

Но ведь это Джэд, его Джэд!

Он не изменился. Его легко обидеть. Его можно ранить, как тогда, в Артреске. Даже убить! Если бы тот меч прошёл чуть правее… И больно ему ничуть не меньше остальных.

Он бессмертен?

Это значит, что он будет с ним до конца его, принца, сравнительно короткой жизни. А потом Дэрэк подождёт его у звёзд… сколько придётся. Пока об этом не надо думать. Надо беречь его, чтобы с ним ничего не случилось. Главное – чтобы он жил. Хранил Саор.

А с остальным они как-нибудь справятся.

***

Гэсса медленно поднялась по ещё не успевшим остыть ступеням и прислушалась. Где-то в глубине дома журчал бойкий ручеёк не смолкающей ни на секунду речи. Принцесса улыбнулась, однако улыбка вышла вымученной, жалкой. Постучала.

Воркотня Соркен приблизилась, резная дверь распахнулась, и навстречу принцессе даже не выскочила – выпорхнула хозяйка дома. Неугомонная и хрупкая, всегда в движении, в заботах, хлопотах. Тёмное смуглое лицо не портили едва заметные морщинки в уголках тонких губ и глаз, изумрудных, ласковых и ярких. От Соркен веяло бодростью, свежестью, энергией. Жесты сухих рук были порывисты, легки: вот и сейчас, завидев принцессу, она радостно всплеснула ими:

– Гэсса, девочка, как хорошо! Проходи, милая, проходи!

Недавно Соркен отпраздновала своё стосорокалетие: восемьдесят прожитых Гэссой лет в сравнении с этим выглядели, естественно, возрастом почти детским.

– Я на минутку, – поспешила предупредить принцесса, но та протестующе замахала руками:

– И слышать не хочу! И так давно тебя не видела, с самого Обряда. У тебя дел невпроворот, и мне скучать не приходится. Пора-то, поди, урожайная. Бирот, Бирот! – крикнула она. – Гэсса пришла!

Крепкий плотный мужчина высунул голову в дверной проём, пробурчав при этом «славно» или что-то в этом духе. Гэсса не обиделась и не удивилась. Муж Соркен был в той же мере молчалив и нелюдим, насколько общительная и говорливая попалась ему жена. Вместе они составили странную, но неразлучную пару, знаменитую на весь Саор.

Соркен тем временем успела затащить Гэссу в комнату, придвинуть ей стул, оправить и без того ровно расстеленную скатерть с вышитыми узорами и подложить в вазу на столе спелые плоды приолги и такеш. Смотреть, как она двигается – проворная, быстрая, лёгкая, – доставляло принцессе удовольствие, хоть немного приглушающее тупую, ноющую боль. Принцесса перевела взгляд на окно, на нежные побеги орха, обвившие ажурную раму, на вечерний сад за ним – сад цветущий, ухоженный, плод неусыпных забот Бирота. Тот, по-своему тепло поприветствовав Гэссу, вернулся к прерванному занятию: он сортировал семена в соседней, смежной комнате, куда свободно проникал голос Соркен, ведущей беседу с мужем. Разговор их был своеобразен, когда на сотни быстрых фраз ответом служил один-единственный вздох или смешок. Но за долгие годы Соркен приноровилась к нраву Бирота, определяя его настроение по скрипу кресла под ним или кряхтению не хуже, чем если бы он разражался получасовыми тирадами.

Принцесса присела на краешек стула с высокой спинкой и в нерешительности глянула на хозяйку. Соркен сетовала на то, что спеш нынче оставляет желать лучшего, мелкий и зреет медленно, а ещё ветер сбивает и портит спелые плоды, впору Барьеры ставить и она уже попросила дочку, но та ни в какую без разрешения Орикена, тот же второй день колеблется и чего-то выжидает…

– Принц он вроде неплохой, да уверенности в нём нет, – в который раз вздохнула Соркен. – Без короля или Круга ни на что не отваживается, даже на такую мелочь. Будь на его месте Лекст – в два счёта бы разобрался, даром что под конец из ума выжил. А Орикен – и неглуп, и рассудителен, и серьёзен не по годам, да всё тянет и тянет. Чего тянуть-то? Дочка, слава Хранителю, не один такой Барьер – десяток поставит, сдержит и снимет без труда. К тому же момент сейчас удачный – на день пути никого вокруг. Скарэх испокон веков – леса, сады и поля, а тут и вовсе обезлюдел.

– Разве Лигр оставил родовое Гнездо? – удивилась Гэсса, припомнив странноватого пожилого тонха, соседа Соркен, упрямо доживающего четвёртый век в непривычном для этих разумных одиночестве.

– Правнучка его, Адэя, сошлась с Тиргом из Хома, – пояснила Соркен, – первая кладка у них. Лигра, по обычаю, попросили присутствовать. Он и рад-радёшенек, шутка ли – праправнука дождался. Вот Гнездо и опустело. Принц же всё медлит с ответом, а ветер всё пуще бушует. Скорей бы мальчики вернулись, что ли. Чует моё сердце, без них не видать мне разрешения.

«Мальчики, – грустно улыбнулась Гэсса. – Для бабушки всё ещё мальчики, хоть и взрослые давно, и самостоятельные внуки. Не существует для неё ни великого короля, ни отважного принца – только её дорогие мальчики, ушедшие неизвестно куда».

– Великоваты они для мальчиков, – высказала она вслух.

– Ай, всё мальчишки, – покачала головой Соркен. – Начнут друг друга дразнить – точь-в-точь дети малые.

Взгляд её ясных глаз затуманился, стал рассеянным, отстранённым:

– Наказал меня Создатель, девочка. Красивая была, гордая, ох, какая гордая! Женихов мучила, вертела ими, как хотела. Многим жизнь поломала, капризами извела. Потом Бирота встретила, утихла, остепенилась. Мечтала иметь много детей, сыновей… Ан нет! Дочка – и то одна, поздняя, строптивая, с характером. Да и избаловали мы её. Королевой захотела быть – стала… ненадолго. Затем принцессой. Опять не судьба, овдовела. Я надеялась хоть внучат понянчить – и тут не по-моему вышло. На младшенького глядела изредка, украдкой, словно что дурное делая. А старшего и вовсе не довелось повидать. Арген близко не подпускал, а после… как кто глаза отвёл, живого схоронили… – Соркен вздрогнула, встрепенулась: – Я всё болтаю, девочка, а ты ведь, как водится, по делу? Прости старуху, это я на радостях, что ты заглянула, есть с кем словечком переброситься. Сама довольна, а ты, небось, из вежливости терпишь?

– Нет, – выдохнула Гэсса, – я не по делу.

Она заёрзала на стуле, как-то сразу поникнув и растерявшись, затем собралась с духом и выпалила:

– Тошно мне, Соркен!

Та приблизилась и ласково провела сухой ладонью по волнистым, чёрным и блестящим волосам принцессы:

– Что с тобой, милая?

Ободрённая сочувствием, Гэсса заговорила, глядя прямо в глаза хозяйки:

– Места я себе не нахожу! Спать не могу, есть не могу. Видеть никого не хочу! В Орже рвусь в Тери, дома мечусь из угла в угол, а в голове всё крутится, крутится: если что-нибудь случится, если только случится – это я, я одна буду виновата! Промолчи я, сдержись – может, всё обошлось бы. Всё язык мой, моё чувство долга, обострённая тяга к правде, к правильности!

Она вскочила со стула, нервно прошлась по комнате, сжимая пальцы:

– Соркен, если что-нибудь случится, я никогда, никогда себя