Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если «монстр» и убил Лори Коули, то правда умерла вместе с ним.
К тому времени, когда офицер высаживает меня у больницы, на улице уже темно. Мне не дадут увидеться с Кэлли, пока у нас по отдельности не возьмут показания. Администратор говорит мне, что Мэгги с Риком в палате Кэлли. Офицер ее пока не допросил, но они пошлют кого-нибудь вниз, чтобы побеседовать со мной.
Я сажусь в кресло возле магазина подарков. Я замерзла, а телефон сел.
Я тут не одна. Передо мной, вытянув руки, скачет девочка, вращаясь то в одну, то в другую сторону. Косички вертятся вместе с ней и ударяются друг о друга бусинками на кончиках. Она глядит на меня из-под копны волос. Я машу ей рукой, но она убегает в магазин подарков.
Говорю себе: если Мэгги спустится вниз, чтобы повидать меня, то все хорошо. Если пошлет Рика, значит, она злится на меня за то, что я чуть не убила Кэлли.
Девочка с косичками выходит из магазина, прилипнув к женщине, которая уставилась в телефон. Я наблюдаю, как за ними выходят другие люди, и мысленно оцениваю, насколько серьезно больны те, к кому они идут. Женщина с шариком и плюшевым медвежонком: несерьезная болезнь. Мужчина с двумя детьми и мертвенно-бледным лицом: к тяжелобольной.
Все они направляются в сторону лифта. Не видно ни Мэгги, ни Рика. Прошло пятнадцать минут. Не могу заставить себя попросить администратора еще раз позвонить в палату Кэлли.
Двадцать минут. Через раздвижные двери заходят два офицера полиции. Они проходят мимо меня, как будто меня тут и нет.
Полчаса. Наблюдаю, как к приемному столу подходит женщина и прижимает руки к груди, как будто ей холодно.
– Тесса Лоуэлл здесь? – спрашивает она.
Я выпрямляюсь на месте. Этот голос… Меня переносит обратно в ночь на заправке.
«Тесса, детка, садись в машину».
«Мама, куда мы едем?»
Я встаю и гляжу в спину женщине.
– Мама!
Она оборачивается ко мне с широко раскрытыми глазами, бежит к месту, где я стою, и останавливается, будто увидела призрак.
– Тесса, – шепчет она. Она кидается ко мне и обнимает костлявыми руками. Даже если бы я захотела, то не смогла бы обнять ее в ответ: так сильно она меня стиснула.
– Больно, – хриплю я.
Мать отпускает. Она улыбается и проводит рукой по моим прядям. Я так торопилась, когда обнаружила, что Кэлли пропала, что даже не собрала волосы.
– Ты их подрезала, – говорит мать, грустно вздохнув.
– Как… откуда ты узнала, что я здесь? – Не верится, что она передо мной. – Ты получила мое сообщение?
Мать кивает.
– Утром я несколько часов тебе названивала, – говорит она. – Все время попадала на голосовую почту, поэтому приехала сюда. Пошла к Гринвудам, а соседка сказала, что вы все в больнице. Тесса, я так волновалась. – Мать хватает меня за руки, поднимает ладонь к моему лицу. Я отворачиваюсь.
– Посмотри на меня, – шепчет она. – Не верится, что это ты.
Не могу придумать, что ей ответить. Хочется посмотреть на нее, прижаться лицом к ее плечу и проверить, пахнет ли от нее по-прежнему старой кожаной курткой и мятным маслом, которое она принимала для желудка.
Она – моя мать, но она мне незнакома.
– Джослин здесь? – спрашиваю я.
Аннетт моргает.
– А что бы тут делала твоя сестра?
– Она приезжала повидаться с папой, – говорю, – прямо перед его смертью.
Мать расстраивается.
– Гленн умер?
Мне это надоело. Я хватаю ее за руку и впиваюсь в нее ногтями.
– Где ты была все это время? Где Джос?
– Не устраивай сцену, – шикает на меня мать. – Давай поговорим в столовой.
Хочется сказать, что я никуда с ней не пойду, пока она не расскажет правду об отце, Джослин и Мэйси Стивенс. Но столовая в госпитале – самое людное место, и чего мама правда терпеть не может, так это скандалов на публике.
Я нахожу нам столик, пока она покупает кофе себе и какао мне. Слежу взглядом за ее спиной, как она продвигается вперед по очереди, как будто она может снова исчезнуть, если я отвернусь хоть на секунду. Расплачиваясь, она оглядывается через плечо, словно боится, что меня уже нет.
Она улыбается, берет чашки и идет ко мне. Я отворачиваюсь, притворяюсь, что зачарованно наблюдаю за мужчиной в медицинской форме, который выливает острый соус на буррито. Интересно, как врачи едят в таком месте, переходя от сшивания кожи к разрезанию ростбифа?
– Я принесла тебе какао. – Аннетт ставит передо мной картонный стаканчик, садится и ждет, пока я сниму крышку, чтобы выпустить пар.
– Спасибо, – говорю я. Аннетт, похоже, довольна, как будто я сделала ей одолжение. Она наблюдает, как я дую на какао и отхлебываю, сложенные руки лежат на столе. – Я все не могла тебя отучить есть сухую смесь ложками. Приходилось прятать контейнер над холодильником.
А Джослин залезала на стойку, чтобы его для меня достать. Я обжигаю язык горячим какао.
Аннетт наблюдает за мной поверх чашки.
– Как она? Твоя бабушка? – Мать сглатывает. – Знаешь, той ночью Мэгги отвезла меня сюда.
– Сюда? – спрашиваю я. – В больницу?
Она опускает глаза.
– В психиатрическое отделение. Я пробыла здесь неделю. Я так отчаялась, Тесса, после того как твой отец, а потом сестра… Я подвела тебя. Но как только мне стало лучше, я захотела забрать тебя обратно. Но тогда за тобой уже приехала бабушка.
Я молчу. Я не знала, что той ночью Мэгги возвращалась за мамой. Почему она мне об этом не рассказала?
– Как она? – спрашивает Аннетт. – Бабушка?
– Нормально. – отвечаю я.
Аннетт так и не притронулась к кофе.
– Наверно, она тебе рассказывала обо мне всякое… наврала…
– Не разговаривай со мной о бабушке, – говорю я, и во мне просыпается гнев. – Она единственная была рядом со мной эти десять лет.
У Аннетт вспыхивают глаза.
– Она тебе хоть раз за все время сказала, что любит тебя?
Я не могу смотреть на нее.
– Она мне никогда, никогда не говорила, что любит меня. – У Аннетт блестят глаза. – Ни разу…
– Я сказала, не разговаривай со мной о ней.
Аннетт вжимается в сиденье.
– Даже если бы у меня были деньги доехать до Флориды, мать не была бы рада видеть меня дома. Она не дала бы мне с тобой повидаться.
Я ударяю ладонью о стол.
– Ты не звонила. Ни разу. Никто не знал, жива ли ты вообще.