Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здрав будь, воевода. – Голос чужой Глеба не напугал, но рука сама собой легла на рукоять меча.
Обернулся и увидал не меньше десятка посадных. Признал и ремесленных, и торговых, а промеж них еще и двое насадников затесались.
– Здравы будьте, – Глеб выпрямился и ждал что скажет люд честной.
– К Божетеху пришел? Осоветоваться? – вкрадчиво спросил лопоухий кузнец.
– Зачем пришел, я сам знаю. Надобно чего, так говорите, не топчитесь.
– Глеб, – вперед выступил насадник: косая сажень в плечах, шея бычья, – тебя разыскивали. Вечор упирались мы со Скорами, чтоб скинули деньгу с каждого ствола, а те ни в какую. В городище погорельцев тьма. Сундуки сгинули в пламени. В иных подворьях остались только бабы и детишки. Откуль столько серебра набраться? А к зиме без домов подохнут. Да и нам ущемление. Ты погоди брови супить, еще не все. Утресь вызнали, что Скоры ладьи варяжские себе прибрали. Сами станут товар возить по Волхову и через Мологу. Князевым сродникам за причал не накинут, а стало быть, у них дешевле брать. Правду сказать, в то не верю. Еще и больше сдерут, алчные.
– Второго дня вызнал я кой-чего, – выступил наново лопоухий. – Гунька Швырок из слободки видал, как Зуй Скор в колодезь кидал куль. То еще до мора было. А на третий день помирать стали.
– Гунька? Тот, что завсегда хмельной? – Глеб хмыкнул. – Он тебе и не то порасскажет. Может, еще и Сварога приметил? За каким лядом Скорам мор наводить? Чай, Нежата из их рода и правит. Скажешь, что и варягов они позвали? Ратиться?
– Кому рать, а кому насрать! – озлился дюжий насадник. – Народ дохнет, а родовитым прибыток.
Чермный задумался и крепенько. Посадные молчали, топтались, мокли под дождем, но не уходили.
– А скажи-ка мне, Буян, кто землицу прибрал в ратной слободке, где домки погорели? – Глеб вопрошал тихо, но его услыхали.
– Знамо кто, – насупился Буян, – Гостька Скор. Ныне привез туда товар свой, лоток выставил и продает в обход торжища. Стало быть, поборы не платит. И эта…вот еще… Глеб, князь-то знает. Вечор сам приходил к Гостьке, смотрел что и как, а слова поперек не молвил.
– А от меня-то чего хотите? – Глеб спрашивал, уж зная, что ответят.
– Вступись, – лопоухий кулаки сжал. – Сколь терпеть-то? Так поглядеть, при Завиде отраднее жилось. Он лиходей, кто б спорил, но народец не обдирал до нитки. Ты и град отстоял, и воев оборонил. Никого не обирал, не щипал весей за злато. Порешили мы, кричать тебя на стол.
Молчание повисло мертвое. Тугие капли дождя стукались о размытую твердь, отскакивали брызгами. Шуршали на деревах листья, стряхивали надоевшую мокрядь.
– Не молчи, Глебка, ответь, – не вынес Буян. – Тебе верим крепко. Да и один ты, извергнутый. Нет рода, нет ближников жадных. А уж мы, новоградцы, семьей тебе станем. Глядишь, сдюжим гурьбой-то.
– Гуньку Швырка ко мне в дом ведите, – Глеб обернулся к насаднику: – Ты, Буянка, ступай и сыщи Оську безухого.
– Что, пошлешь за насадами своими? – Буян прищурился хитро, хмыкнул в густую бороду.
– Не пойму об чем ты, – Чермный брови свел к переносью.
– Не боись, никому не расскажем. Князь-то, поди, не ведает, что твои в протоке стоят. Я и сам бы не приметил, но третьего дня вернулся с насадой из Окуней, мимо шел и увидал. Хорошо схоронились, хитер ты, воевода.
Посадные загомонили, зашушукались и смешком зашлись.
– Гуньку ведите, об остальном после переговорим, – Глеб махнул рукой и народец послушался.
Поворотились и пошли. Месили жирную грязь сапожищами, но спины уж не гнули горестно. Будто повеселели и надеждой окрылились. С того Чермному тяжко стало. А как иначе? Принять на себя заботу о Новограде, о весях, скольких и не счесть. Промеж того крамолу сотворить и Нежату спихнуть.
– Владка, может приветишь меня, если князем буду? – оглянулся и посмотрел на хоромы волховские.
А на крыльце увидал Божетеха. Тот смотрел строго, посох в руке держал крепко и, по всему видно, ждал от Глеба чего-то.
– Здрав будь, – Чермный едва кивнул.
– Буду, – толстопузый сошел с приступок и двинулся по лужам прямиком к Глебу. – Что, на княжий стол метишь? Не трепыхайся, не подслушивал я. Боги нашептали. Так садись, твое место. Надёжей станешь, людишкам облегчение выйдет. Пособлю.
– Я совета не просил, – Глебка насупился. – Не порешил еще, куда мне метить, а ты уж наперед указываешь. Подмоги твоей мне не надобно, сам управлюсь.
– Язык-то прикуси, не с мальцом говоришь, – волхв не осердился, щерился улыбкой ехидной. – Я б к тебе ни в жизнь не попёрся, если б не Влада. Ей помочь хочу, а так уж выходит, что только через тебя.
– Не тому помогаешь. Не обо мне ее печаль, – сболтнул Глеб и тут же укорил себя.
Божетех ткнул посохом в Глебово плечо:
– А я ведь у тебя не спрашивал, кому помогать и зачем. Меня не слушаешь, так зачем мне твои слова? Ступай, делай, что должно, а мне оставь мои дела. И Владу боле не обижай, не рви ей сердце. Надоела эта мокрядь, а все через тебя, лешак ревнючий!
– Я-то причем? – Глеб брови возвел.
– Вот люблю я с дурнями разговоры разговаривать, – волхв сунул посох свой грозный подмышку, сложил руки на пухлом животе. – Опечалил волхву, а она плачет. С того и небо исходит слезами.
– Я опечалил?! – Глеба окатило яростью! – Она меня скрутила, все жилы вытянула!
Сплюнул под ноги и пошагал. А за спиной ухохатывался толстопузый:
– Крепче люби, Глебка!
На подворье свое Чермный явился темнее тучи: в сенях накричал на челядинца, в гридне большой пнул лавку широкую.
– Дядька!
– Что тебе, пёсий нос? – в дверях показался сивоусый.
– На княжение сяду, подопрешь плечом?
Поживший вой с размаху на лавку уселся и глазами захлопал, что теля:
– Ополоумел? Глеб, какой ты князь, коли безродный? Еще и волхву в жены хочешь… Засмеют тебя и шапками закидают.
– Значит, буду первый безродный на Новоградском
