то знаю и разумею, – а потом и Ягине: – На всякую власть иная найдется, крепче и сильнее. На одну только волю не сыщется та, что вольнее. Моя воля, мое слово! Вам требы нужны, так будут. Глеб жив останется, на стол сядет, а это власть. Любить его стану, без сердца жить не хочу. Вот тебе расчет, Ягиня Премудрая и мой тебе долг, Лада Пресветлая. Бремя вдвоем понесем, вполовину легче будет. А Нежата уйдет из Яви, так и требы некому будет класть. Вымрет Новоград, будто и не было его. Ищите нового места, новую Владу и с ней играйте.

– Слыхала? Нам указывает, – улыбнулась Ягиня. – Жаль, отринула власть. Сдюжила бы.

– Слыхала, сестрица, – усмехнулась Лада. – Воля и любовь редко уживаются. Глянь, все отпихнула, непослушная. Так что делать? Доля с Недолей замерли, не ведают, куда нить класть. Макошь осерчает, да и Морана обидится. Ждет ведь подарка.

Влада и вовсе осмелела, выпрямилась и молвила:

– Моране что год, что миг. Получит свой дар, никто от нее не скроется. Ни я, ни Глеб, ни Нежата.

– Хитра, – хохотала Ягиня. – Вот сама с ней и уговаривайся. А как, если Светоч отнимем, а? Или ты думала, что силу станем лить после твоих слов? Никто не смеет указывать нам, что делать.

– Забирайте, – Влада сняла с опояски оберег и протянула богиням на раскрытой ладошке. – Силы уйдут, а стало быть, требы класть станут тем, кого и раньше почитали. Мужьям вашим – Велесу и Перуну. Сварогу Седобородому, Яриле Солнышку и Роду Охранителю. Живите их милостью, у них просите.

– А не боишься, что всех порешим? – во взоре Лады мелькнули огненные искры, проснулась Перуница грозная. – Заместо одного подарка, сделаем Моране два, а то и три. Уж слишком ты говорливая.

– Ведите на мост, – кивнула Влада. – Вы всесильные, так кто я супротив вас? Там и возьму Глеба за руку, пойдем вместе. А Нежата уйдет, так может в Нави сыщет покоя и счастья? Лишь бы не от Глебовой руки погиб, тогда и град целым останется.

– Вон как, – Ягиня обозлилась. – Любишь Глеба, а живь его не бережешь?

– Не станет он без меня жить, за мной пойдет. Обещался в Нави сыскать и слово свое сдержит. А допрежде найдет обидчика моего и помстит, – Владка уж и не боялась, верила в свои слова.

– Грозный кутёнок, – захохотала Лада. – Остынь, Влада. И помолчи, – потом уж и обернулась к Ягине: – С Мораной уговорись, ты ж одним глазом в Навь смотришь, не я. А мне придется к Макоши на поклон. Чую, будет потеха.

– Влада, помни свой зарок, – Ягиня снова обошла вокруг Нежаты. – Нас не забывать, требы класть. Светоча береги. Подарок тебе за смелость и разумность. И чем тебе князь не угодил? Глянь, светленький, красивый, статный. Чего ты к Волку бросилась? Он же дурной и дикий.

– С того и бросилась, что дурной, – Лада принялась защищать дело рук своих. – С таким, как твой, от скуки издохнешь!

– Болтунья! – ахнула Ягиня. – Разумный, мирный, домовитый!

– При хорошей жене любой муж таков. А вот сердце горячее не каждому дано.

И пошли обе, осветили все вокруг чермным и лазоревым. Обернулись уж на краю стогны, и Ягиня молвила тихо, весомо:

– Ты порешила, но помни, что у Глеба своя воля, а у Нежаты своя. Ревнючий твой в ярости и убить может. А князь хитер, извернется и отправит воеводу к Моране пировать. Так ты смотри в оба глаза, удерживай. Сил вольем, а дальше сама. Ты ж вольная, вот и старайся.

– Сдюжишь, милая, – улыбнулась Лада. – Вместе с Глебом сдюжишь. В любви всегда двое, – подмигнула хитро на прощание и истаяла, как тоненькая льдинка в жаркий день.

Вослед за ней пропала Ягиня, оставила по себе сноп лазоревых искр, что разлетелись по безмолвной стогне, гонимые сухим ветерком.

Глава 34

Нежата смотрел злобно, стукал мечом по щиту, сердил Глеба, который из кожи вон лез, чтоб не доводить до резни. Не хотел печалить Владу, но боги иначе рассудили. Князь требовал правды, а отказать – позором себя покрыть до седьмого колена.

Пришлось скидывать рубаху, брать меч и вставать супротив Скора. Князь выкрикнул непотребное и бросился на Чермного. И что ж Глебу оставалось? Сжать крепче рукоять клинка, прихватить щит, выставить вперед окованной кромкой и двинуться на Нежату.

Ударил Глеб по князеву щиту, сбил с шага, да сей миг и замахнулся, зная уж, что полетит с плеч голова Скора. Сквозь ярость Перунову, сквозь ревность колючую и злобу, чуял – смотрит на них ведунья окаянная. Ждет, уповает на милость и слезы льет по любому. Чермному горько стало, хоть вой, но знал – Владе еще горше. С того и удержал руку, не посек князя, пнул по зубам и добавил по лбу, когда Нежата заваливаться начал.

Упал Скор на спину, сплюнул кровью с белой крошкой. А Глеб стоя над ним, сжимал меч в руке и желал только одного, чтоб не топтал он более землю, не жрал, не пил, а умывался кровавыми слезами. Но себя сдержал, сдюжил и обернулся посмотреть в глаза той, что сердце его растоптала, той, что не мог отказать ни в чем.

Думал, что на князя смотрит, а она нет, глядела на него, брови изгибала, а в глазах – отрада и тепло неземное. Таким-то взором еще не дарила, так-то не ласкала. Глеб и вовсе зубы сжал, едва не до хруста. Разумел, что за жизнь Скора благо дарит.

– Добей!! – Вече заходилось криком, ждало расплаты кровавой. – Что встал, Глеб?!! Дави гниду!

– Т-и-ха-а-а! – Чермный скинут щит с руки, вонзил меч в землю. – Брат брата не режет, брат брату крови не пускает. Вечор сулили, что Новоград мне семьей станет, родом. А что сейчас? Убить своего, новоградского? Без суда людского порешили, что Нежата варягов навел и выгоды искал? По навету судить не стану, коли князем сяду. Ты, Буян, притащил Гуньку пьяного, а тот двух слов не связал. Так кому верить? Князю из рода Скоров или пропащему? Нежату в подклет, и пока не найдется тот, кто знал о сговоре с ворогом,