Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что? Говори, не тяни!
– Ладно, дядька, не об том речь. Стяжаю стол, а вместе с ним и жену, инако не получится. Нежата не отпустит, прилип, как смолой прихватился, – Глеб уселся на лавку опричь сивоусого. – Ввечеру ко мне посадные полезут. Так ты сходи тишком, упреди, чтоб шли проулками. Крамолу затеваем, а стало быть, помстят Скоры. Не хочу, чтоб вызнали, кто тут со мной беседы вёл. Что с челядинцем-травником?
– В клети сидит, запер я его. Шуршит, поганец. Я за ним отрядил Местьку-подлетка приглядывать. Парнишка востроглазый, не забудь о нем. Пригодится, когда вырастет. Сам пестовать буду.
– Добро, – Глеб прихлопнул ладонью по колену. – Оська явится, пусть ко мне идет без промедления. Отправь Славку Хлопика в ратную слободку, кликать ко мне десятников. Всех, кроме Брусилки. Тот со Скорами в родстве. И вот еще что, надо матушку надо из Новограда свезти.
– Так она и поехала, – насупился Вадим. – Зубами вцепится в лавку, а никуда не тронется без тебя.
– Вот ведь…. Ладно, ступай, Вадим, не медли. Время дорого. Уговоримся, так поутру в колокол стукнем.
– Пёсий ты нос, – засмеялся дядька. – Из волков да в князья.
– Погоди ржать, еще на стол не уселся.
– Ты-то? Ты усядешься, ты так усядешься, что потом не спихнешь. Мне-то не заливай, упрямый. Я тебя сызмальства знаю.
А потом не до смеха стало. Гуньку привели хмельного, так тот и двух слов связать не смог. Уложили спать под лавкой в сенях. Оська безухий прибежал, выслушал наказ воеводы и верхами полетел к протоке, упреждать ладейных, чтоб готовились. А уж после Глеб долгонько препирался с матерью, что отказывалась ехать из городища. Вадим сунулся было помочь, да схлопотал по макушке от крепкой Людмилы.
Чермный вызверился и выгнал всех из гридни: ушли, не стали будить лиха. Схоронились в ложнице и более не докучали злобному воеводе.
Суть да дело, сумерки пали унылые, в хоромах светцы запалили. В гридню по одному заходили посадные и шли до тех пор, пока не заполонили всю. Десятка три мужей с разных новоградских сторонок, меж них насадники, ратные – все почитаемые и в роду, и в граде. Устроились, как сумели и принялись за разговоры. Поначалу-то языки держали за зубами, а потом взыграло и споры пошли, препирательства.
Чермный долго слушал, помалкивал. Лицо держал, а вот внутри все дергалось. Шутка ли принять под свою руку град? Да и люди вокруг новые, незнакомые. Доверять, нет ли?
Присматривался к каждому. Вон Кудимка Бедных – неприметный аки мышь, а поди ж ты – сметливый. Посадные орут, ругаются, а он тихо и раздумно отвечает. И про деньгу знает, и про закрома, и про то, у кого и сколь земельных наделов. Глеб все собирался сосчитать народец в Новограде после мора и резни, а Кудимка уж счёл: и по десяткам разложил, и по подворьям.
Ратные сапогами топали, когда слышали слово верное. Сами-то не трещали, а оно и понятно: вои не сороки. Но Глеб чуял, что не отворотятся, до конца с ним пойдут. Перуново братство, это не бабья сходка у колодезя.
Купцы тревожились, торговались загодя: кто на торгу места просил, кто хотел побор урезать. Вот с ними Глеб и принялся говорить:
– Места на торгу много, так почему просите сбоку от причалов? Медом так помазано?
– А как же? – взвился Некрас Ловких. – У меня ж товарец нежный, ломкий. А с насад всякое несут, так каждый раз тюк или два завалят на мои лотки.
– А кому надо рядом с причалом?
Загудели купчины! Один просил опричь, другой – поодаль.
– А ты чего скажешь, Кудим? – Глеб обернулся к разумнику.
– А то и скажу, что ряды надо бы инако поставить. Чай, самое время. Старые-то погорели, а новых еще не состругали. Подале снедь и барахлишко бабье, впереди кожи и иное чего, покрепче. И толчеи меньше станет. Бабьё по своим делам пойдет, мужи – по мужицким.
– Слыхали, торговые? – Глеб указал на Кудима. – Мест раздавать не стану, инако буду, как Скоры. И мзды брать не позволю. Охота лишнюю деньгу в карман положить, так уговаривайтесь меж собой и каждый в своей ватаге. В казну платите, как и уговорено с давнего времени. Князево дело глядеть, чтоб народец не обирали. Меня на стол крикнете, так смотреть стану строго и об том упреждаю, чтоб потом сопли по щекам не размазывали и не лаялись.
Помолчали посадные, покумекали и согласились. А потом наново спорить принялись. Насадники просили воев, чтоб обороняли от татей речных, ратные упирались, сетовали, что деньги маловато дают за обозный дозор. Тут Глеб развел спорщиков, обещал свои насады пускать вперед торговых и охранять не ладьи, а реки.
И так еще долгонько, до тех пор, пока полночная птаха не запищала на улице, да громко так, что через закрытые ставни услышалось. Тогда уж и примолкли, и принялись смотреть на Чермного.
Тот встал с лавки, пригладил бороду:
– По домам ступайте, раздумывайте. Сроку вам до утра. Не захотите князя менять, так в колокол не стучите. Ну, а ежели звон пойдет, так и я приду на вече.
– Стукнем, Глеб, – Кудим подал голос, тем и удивил всех. – Кроме тебя никто не сдюжит град отстраивать на пепелище. Как заложишь, так и заживем. Звонить будем с первым светом, надобно Скорам укорот дать. Растащат все за день, малой щепки не оставят. Да и не дураки там, чай, догадываются, что шуршим под носом.
Другие согласно загомонили, да и потянулись вон из хором. Оставили Глеба одного, а тот походил по гридне, пометался и уселся на лавку. Стянул с себя сапоги, опояску скинул, рубаху снял и бросил на пол. Потом уж улегся и укрылся шкурой.
– Влада, за все с тебя спрошу, – шептал-ворчал. – Кому сказать, что на стол лезу ради девахи, так засмеют.
Глава 33
Тревогой сковало ведунью, страх опутал сердце, руки и ноги сделал непослушными, будто чужими. Только нынешним днем, стоя за плечом Божетеха на вечевой
