Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да нет вроде.
– Ну, так давай, выпьем, закусим и поговорим.
– Он обидится потом на меня, – неуверенно сказал Егорка. – Не простит, что такие разговоры вел, ведь это по его части. Он, знаешь ли, богослов.
– Не скромничай, – заметил тот, – не ты ли рвался поговорить о Платоне и Аристотеле. А то, что он богослов, я знаю. Как и то, что он разуверился. Поэтому он мне неинтересен. Не потому, что он мусульманин, как ты мог бы предположить.
– Я друга в обиду не дам, – заявил Егор.
Однако собеседник, не слушая его более, легко поднялся и перешел в следующий зал. Егорка последовал за ним из любопытства, не из покорности или страха.
– Понимаешь ли, – бросил тот, не оглядываясь, – разговор людей, принадлежащих к различным конфессиям, лишен смысла. Ни один из них никогда не сможет убедить другого в своей правоте.
– Имеется ли в виду то, что сам вопрос о религии не подчиняется логике, то есть, лишен ее? – не удержался Егор.
Высказанное возражение, оказалось столь неожиданным для собеседника, что он с удивлением взглянул на Егорку.
– Я вижу, что наш разговор будет не прост, – заметил он.
– А все же, кто ты такой? – настойчиво спросил Егорка. – Разве ты тот, о ком я думаю?
– Мне, конечно, лестно, что ты меня принимаешь за него. Но нет. И, вообще, надо ли непременно выяснять кто я такой?
– Обязательно, – твердо сказал Егорка, – я должен знать с кем пью. Видишь ли, друг мой, питие вина, процесс сокровенный. У нас на Руси, во всяком случае, нельзя пить с кем попало.
– В этом ты прав. Меня зовут Назар.
– Назар, – повторил Егорка, – это имя. А род деятельности?
– Я бы не хотел распространяться об этом.
– Это непременное условие, – настаивал Егор.
– Хорошо, – сдался собеседник, – я ангел-хранитель твоего товарища.
– Али? – удивился Егорка.
– Нет, конечно, он же мусульманин. Фомы.
– Понятно, а почему ты со мною беседуешь, а не с ним? Вам с ним есть, о чем поговорить. У вас будет полное взаимопонимание.
– Слушай, а ты мне нравишься, – неожиданно сказал Назар.
– Вот как? – удивился Егорка. – Почему же ты хранишь его, а не меня?
– Таково было поручение. Он христианин, и у него серьезная миссия. К тому же есть всякого рода ограничения. Я не могу ему показаться. Общение с тобой, я всегда смогу объяснить, как обращение язычника в лоно истинной веры и тому подобное. У нас это всегда приветствуется.
– Ладно, допустим, что ты ангел-хранитель, а почему же, в таком случае, заботы о своем подопечном переложил на мои плечи. Ведь это я сопровождал его, бросив все свои дела. Терпел тяготы пути, невзгоды и лишения. Если на то пошло, зачем мне было прыгать за ним в бурное море, рискуя своей жизнью. Где ты прохлаждался все это время? Что-то не сходится.
– Ну, хорошо, – согласился Назар, – дотошен ты и проницателен. Хвалю. Я не ангел-хранитель. Моя должность поменьше. Я исполняю особые поручения.
– Чьи? – спросил Егорка.
Его начинал утомлять этот разговор, но остановиться он уже не мог. Порученец поднял палец к верху. Затем приложил палец к губам.
– Но на корабле был не ты, хотя и похож, – сказал Егор, – я помню его лицо.
– Не я, но это ничего не меняет.
– Так, и какое же у тебя ко мне поручение? – спросил Егорка.
– А может, мы уже выпьем? – раздраженно сказал Назар.
– Ладно, – сказал Егорка, протягивая кувшин, – пей.
– Что, прямо из горла? – удивился Назар.
– А, что? Брезгуешь?
– Нет, что ты, просто спросил.
– Твой подопечный принес кувшин с этой кислятиной и два наперстка, чтобы мы ими подавились.
– Зря ты о нем так. Он к тебе расположен и благодарен. Представь, чем он рискует, оставив вас здесь.
– Тебя он тоже здесь оставил? Что усмехаешься?
– Вообще-то, это я его здесь оставил.
– Не понял.
– Я здесь главный. Я смотритель этого храма.
– Домовой, что ли?
– Домовой – это у вас на Руси. А здесь на святой земле бери выше – попечитель богоугодных заведений.
– А как же Фома? Он вроде бы тоже смотритель храма.
– Один другого не исключает. Будь здоров, Егор.
Назар поднес кувшин к устам.
– И тебе не хворать, – пожелал Егор.
– Ну, как вино? – с ехидцей осведомился он, когда Назар, щурясь, отнял кувшин от губ, – не кислит?
– Есть немного, – признал Назар.
– А что же паломники лучшего не достойны? Дешевым пойлом народ потчуете. Все же кровь Христова. Могли бы лучшим угощать.
– Вино – это не ко мне, – возразил Назар. – К храму есть претензии?
– К храму – нет, – признал Егор.
– Тогда пей, – приказал Назар.
Егор послушался и почувствовал во рту изумительный, терпкий, с оттенками спелых фруктовых ягод вкус вина.
– Ну, как, – спросил, лукаво улыбаясь, Назар, – не кислит?
– Лучше вина я еще не пробовал, – сознался Егор.
– А теперь, закусим, чем Бог послал.
– Из твоих уст это звучит особенно…
Егор замолчал, не находя подходящего слова, но Назар остановил его, поведя рукой. Егор обернулся и обомлел. За его спиной появился стол, накрытый закусками, простыми, но оттого не менее аппетитными. В небольших по размеру плошках плавали в маринадах несколько сортов оливок и маслин. В плоских, сверкающих медным блеском посудинах сочились слезой различные сорта сыра. Лежала тонко нарезанная холодная вареная телятина. Много зелени, виноград. Что-то дымилось в маленьких медных чашках, источая чудный мясной аромат. Поймав взгляд Егорки, Назар пояснил:
– Это жаркое – говядина, обжаренная с грибами и фасолью, затем тушенная в собственном соку, с добавлением белого вина. Без горячего никак нельзя.
– Зачем же вино переводить, – упрекнул Егорка, – кто до этого додумался?
– Вина у нас много, – весело сказал Назар, – нечего жалеть? Взгляни.
Егорка обернулся и увидел огромную бочку, установленную на специальном постаменте с колесиками. Она стояла у стены. Назар, подойдя к ней, легко подкатил ее к столу. Повернул ручку специального крана, торчавшего из основания бочки, наполнил два больших серебряных кубка. Вино, бьющее из емкости, исходило темно-розовой или лучше сказать рубиновой пеной, и радовало глаз.
– Садись, – сказал Назар, и Егорка послушно опустился на высокий деревянный табурет.
– Стулья не очень удобные, жесткие, – заметил Назар, – но это нарочно. Когда пьешь вино, сидение не должно тебя обволакивать и усыплять, напротив, должно сторожить и доставлять некоторый дискомфорт. Говоря иначе, определенное неудобство. Все должно находиться в равновесии.