В мерзлом переходе в пять утра не было ни души, и Маша с Александрой могли спокойно собраться с мыслями и осознанно совершить этот странный переход с одного выхода на другой, похожий на детскую игру, а точнее — переход на новый уровень с верой в положительные перемены.

Выходя, они шептали:

— Принимаю в свою жизнь…

— …любовь, достаток, удачу…

— …легкую и радостную дорогу, новых друзей, умение держать планку…

Так, перечисляя желаемые изменения, они дошли до верха и направились к супермаркету, чтобы совершить покупки.

— Знаешь, я так всегда любила новые вещи! — говорила Маша по дороге. — Часто рылась у бабушки в ящиках и просила: «Дай мне что-нибудь новенькое». А бабушка думала, новенькое — это что-то, чего я у нее еще не видела. И меня всегда огорчало появление каких-нибудь старых матрешек, открыток и всякой ерунды. Потому что мне хотелось именно что-то новое. Оно всегда так особенно пахнет и имеет очарование нетронутого блеска, хрустящих упаковок. Я и сейчас обожаю все новое, с этикетками, не запятнанное ничьей энергией, заряжай его с нуля собственным взглядом, восприятием, наделяй любым значением.

— Вот сейчас ты и наделишь новое своим значением. Давай посмотрим, что тут есть стоящего.

И они вошли в супермаркет. В этот час он был совершенно пустым, только работники бродили между полками с товарами, что-то раскладывали, вытирали, переставляли с места на место. Маша и Александра двинулись вдоль рядов. Будь они мужчинами, все было бы проще, взяли бы не глядя первую попавшуюся вещь, будь то упаковка вафель или носки в горошек, — и на кассу. Но они были женщинами, и поэтому корзины уже стали наполняться всем, что было необходимо в хозяйстве: и продуктами, и моющими средствами, и акционными товарами («Как раз хотела купить, а тут и со скидкой»). И хоть символических предметов они никак не находили, все же вполне проснулись и подняли себе настроение, как всегда бывало в любом магазине. Если для мужчин деньги имеют ценность сами по себе, как символ их потенции, роста, достатка, то для женщин эти бумажки сами по себе не имеют значения, тогда как те блага, что они несут, гораздо нагляднее, ощутимее, вот почему женщины всегда так легко расстаются с деньгами.

Наконец Маша остановилась возле полки с новогодними товарами. Она увидела небольшую, сантиметров двадцать в высоту, елку. Дерево было до того искусно выполненным, с загнутой макушкой, похожее на настоящую елку как две капли воды, что Маша замерла, разглядывая его.

— Как ты думаешь, может это быть елка? — обратилась она к Але, которая как раз подошла и тоже рассматривала полки.

— А почему нет? Ведь тебе нужен символ предновогодних перемен, а елка — это как раз новогоднее дерево, к тому же она, когда на нее смотришь, вызывает ощущение радости, предвкушение праздника, перемен — словом, все то, что приносит Новый год.

— Ну все, ты меня убедила. Тем более эта елка смотрится как обычное дерево в лесу, никаких блесток и мишуры. Я ей еще и фон придумаю. Она мне очень нравится, а ведь главным условием было то, что вещь должна нравиться, так? Значит, беру ее.

Александра устала уже выбирать и взяла первую понравившуюся вазу.

— Пусть это будет пустота, которая начнет наполняться всем хорошим, — прокомментировала она.

Затем они быстро попрощались и отправились по домам, ведь нужно было еще собраться на работу.

Весь день в детском саду была суета, сопряженная с подготовкой к празднику. Дети радовались, что так много интересных занятий и что близится время подарков и веселья. У входа стоял картонный дом, в котором было тридцать одно окно — по числу дней в декабре. Каждый день дети собирались возле него, чтобы открыть соответствующее числу месяца окно и получить задание на этот день и заодно увидеть, сколько окошек осталось до праздника, а когда выполняли задания, получали какие-нибудь небольшие призы. Все задания были предпраздничные — например, слепить огромного снеговика, сделать маме новогоднюю открытку, нарисовать на окне зиму, сочинить новогоднюю историю, изобразить свое заветное желание; и неизвестно, кто сильнее входил в азарт, дети или взрослые, — все вдохновляли друг друга настроением и куражом, с которым хватались за любое дело.

В этот день, уже под вечер, пока за ними не пришли родители, дети проходили стажировку на помощников Деда Мороза — рисовали на окнах морозные узоры кто как мог, и белая краска сияла на синих окнах, за которыми уже бродила темная холодная неизвестность, — из освещенной комнаты ничего невозможно было разглядеть.

Маша вошла в группу, чтобы, по своему обыкновению, посмотреть на то, чем заняты дети. После поездки в Грузию и восхождения на Казбек нервное напряжение ушло, и теперь она снова была рада включиться в процесс, погрузиться в будни детского сада, всегда так разнообразно наполненные множеством событий. Группа была похожа на мастерскую Деда Мороза; всюду висели гирлянды, стояли на всех полках фонарики, елки разных видов и размеров, из бумаги, пластилина, из шишек и из связанных между собой палочек, и так интересно проявлялась индивидуальность каждого ребенка в том, что он создавал: одно и то же задание у всех выходило со своими особенностями, и стояли эти елки-сестрички, чем-то в целом похожие, из одних и тех же материалов, но каждая была особенной.

Маша стала разглядывать узоры, которые быстро разрастались на окнах, и тут услышала, как плачет Лера, новая девочка, о которой говорила ей Александра. Аля была рядом с ребенком и в чем-то тихо ее убеждала. Остальные дети — их осталось двое, Даша и Данил, — были увлечены и быстро заполняли все пространство, доступное при их росте, рисунками. Маша приблизилась и увидела, как Лера ведет кистью по стеклу. Ее рука слегка дрожала, линии выходили бледные, неуверенные, и все, что увидела Маша на стекле, кричало об отчаянных попытках и о хроническом разочаровании. При появлении Маши Александра подняла на нее взгляд, который говорил о жалости к ребенку и растерянности: она не знала, как помочь Лере.

— У меня не получается! — плакала Лера. — Я хочу сделать здесь завиток, — ее палец дрожал, — а краска растекается! Все теперь испортилось!

Девочка вся тряслась и была безутешна, словно произошло что-то непоправимое. Затем она заметила пятна белой краски на своей розовой кофте, и плач начал перерастать в истерику:

— Я запачкала кофту! Что теперь делать?!

Александра взяла ее за руку и предложила:

— Идем простирнем, это легко отстирывается. Как раз тебе нужен был перерыв, чтобы отдохнуть. — И она повела Леру к умывальникам.

Маша пошла следом за ними и обратилась к Лере:

— Лера, а ты знаешь, как Дед Мороз рисует свои узоры? — Убедившись, что ребенок ее слушает, она продолжила: — Он же не выводит каждую линию долго и тщательно. У него нет времени, ему надо миллионы стекол разрисовать! Поэтому он проносится мимо окон и мимоходом рисует свои завитушки, елочки и морозные цветы. И ты знаешь, чем меньше он прилагает усилий, тем красивее у него выходит. Достаточно его желания порадовать всех красотой. Понимаешь?