— Я не был к этому готов, — дипломатично ответил я, выбирая нож поострее.

— Но теперь-то ты можешь видеть дороги, как я? — допытывалась Кьярра.

— Еще не проверял.

— Так проверь!

— Кьярра, — сказал я, обернувшись к ней с руками по локоть в крови, — я жрать хочу. Дороги никуда не убегут, ясно?

— Так бы сразу и сказал, — проворчала она и принялась с грохотом укладывать поленья в очаг. — А то откуда я знаю? На тебе не нарисовано, что ты голодный!

В очаге с ревом взметнулось пламя, хотя я видел — ни спичек, ни кремня с кресалом у Кьярры в руках не было, да и растопкой она себя не утруждала. И, тем не менее, поленья занялись в один миг.

— Как ты это?..

— Что? — Она недоуменно взглянула на меня, потом на очаг. — А! Это же просто! Наверняка ты тоже сможешь!

— Может, во мне и есть капля драконьей крови, и я научусь ходить твоими тайными путями, но зажигать взглядом огонь точно не сумею.

— Откуда ты знаешь? Ты же не пробовал!

Вот и разговаривай с ней…

— Ты что-то рассмотрел, — не унималась Кьярра. — В самом конце. Я почувствовала, Рок.

— Медаль, — напомнил я. — Я ведь сказал. Или подумал, не важно.

— Это я помню. Но было еще что-то. Может, ты где-то видел моего отца? — с редкой прозорливостью поинтересовалась она. — Если он был военный, да еще герой… Я же правильно поняла? Такие медали давали героям?

— Вроде того. Выжившим, — уточнил я. — При Одерике уцелело всего шесть драконов из дюжины, про людей и говорить нечего.

— А что там случилось?

— Примерно то же, что при Баграни, только без участия чародеев. Если вкратце: Одерик — это очень богатая дальняя колония. Лакомый кусочек. Тот берег открыли почти одновременно и королевские исследователи, и вражеские, и долго спорили, кому принадлежит честь первооткрывателя.

— И поссорились?

— Сперва уладили дело миром, насколько я помню, договорились использовать и заселять Одерик вместе… Ну как вместе — поделили условно пополам и какое-то время уживались. Потом пошло-поехало: то наши колонисты у чужих что-то увели, то те у наших. Слово за слово — и понеслось, то и дело учиняли резню… — Я перевел дыхание и завершил: — Закончилось все тем, что обе стороны прислали войска, чтобы окончательно решить вопрос о принадлежности архипелага.

— И кому он достался? — с любопытством спросила Кьярра.

— Никому, — ответил я.

— Я не поняла, — после паузы произнесла она. — А за что тогда медаль?

— Сказал же — за отвагу. Дело в том, что архипелаг Одерик — вулканический. Знаешь, что такое вулкан?

— Огненная гора, — уверенно ответила Кьярра. — Мама говорила. Как же там люди жили?

— Хорошо жили. Большой вулкан попыхивал потихоньку, но извергаться и не думал, так, иногда пеплом плевался. На мелкие вообще можно было внимания не обращать. Горячая вода из-под земли опять же… Росло там все, говорят, как заколдованное. Семечко уронил — назавтра куст с человека высотой вырос и успел зацвести… Это преувеличение, конечно, но что урожаи снимали невиданные, по два-три за сезон — факт. А когда начался конфликт…

— Я угадаю, — сказала она. — Вулкан проснулся!

— В точку. Причем неизвестно, сам по себе или ему помогли. Писали, так-то он еще сто лет мог пыхтеть вхолостую, а то и вовсе бы потух, но…

— Разве можно укротить огненную гору?

— Чародеям, думаю, под силу… Или драконов задействовали: если вам расплавленный металл нипочем, может, и лава тоже вроде теплой ванны?

— Но зачем? — поразилась Кьярра, не обратив внимания на мои слова. — Как там потом жить?

— А никак. Во всяком случае, в ближайшие пару десятков лет. Но у людей, знаешь ли, есть такое мерзкое обыкновение… — Я помолчал, подбирая подходящие слова. — Ни нашим, ни вашим. Или, как вариант, «не доставайся же ты никому».

— То есть кто-то решил, что пускай лучше колония совсем пропадет, чем ее получит другой? — уточнила она.

— Ага. Нет, вполне возможно, что это просто совпадение и вулкан сам выбрал именно этот момент, чтобы начать извергаться, но… как-то слабо в это верится.

— Как же люди?

— Погибших было очень много, — помолчав, ответил я. — Туча раскаленного пепла, не видно ни зги, загорелись леса… потом пошла лава, а рядом ведь море. Сама представляешь, что случилось?

Кьярра помотала головой, и я подумал: вряд ли она знает, что такое лава.

— Если налить расплавленный металл в воду, что будет?

— Он застынет.

— А перед тем?

— Пар пойдет, — ответила Кьярра, подумала и добавила: — Вот ты о чем… Лава все текла и текла. Застывала, и снова… И вода, наверно, закипела, а сколько было пара… И еще пепел!

— Столб дыма… или пара, не важно, видно было за несколько морских переходов, — сказал я. — А по ночам — и само извержение.

— И что, сражение продолжалось? В таком вот… — Она не сумела найти подходящего слова, но физиономию скорчила более чем выразительную. — Люди странные!

— Да какое уж там сражение, ноги бы унести, — усмехнулся я, не отрываясь от стряпни. Еще немного, и я сам начну уплетать сырое мясо… Дичаю, не иначе. — Но кое-кто остался. И спасал колонистов из самого пекла, причем не разбирая, кто там свой, а кто чужой.

— О-о-о… — протянула Кьярра. — Тогда понятно, за что медаль. А те драконы, которые погибли…

— Они раньше погибли, в сражении, — пояснил я. — Остальным тоже досталось, но, повторяю, по сравнению с человеческими жертвами это ерунда.

— А враги? Тоже помогали спасать?

— Да. Вроде был приказ отступать, когда стало ясно, что Одерик обречен, но драконы взбунтовались. Вернее, не сами, — поправился я, — они не могли. Их командиры, конечно же.

«Ой ли? — мелькнула мысль. — Этот конкретный орденоносный дракон, похоже, прекрасно обходится без человеческих приказов. И еще неизвестно, кто кем командует… Чуяло мое сердце, не нужно соваться в эту историю! И ведь еще не поздно отступиться, но нет! Лезешь на рожон…»

— Одерик с тех пор — безжизненная груда камней, — завершил я рассказ. — Но, говорят, вулканический пепел — отличное удобрение, так что рано или поздно архипелаг снова зацветет. А пока что он числится спорной территорией, и о нем стараются лишний раз не вспоминать.

— Еще бы, — произнесла Кьярра, и с изрядной долей презрения в голосе. — Люди своих бросили, а драконы спасали. О таком вспоминать стыдно.

— Ты слишком хорошо думаешь о политиках. Они и слова-то такого не знают — стыд. А совесть им вообще ампутируют при вступлении на должность.

— Правда? — поразилась она. — А как? Это чародеи делают? А это больно?